Инферно Габриеля
Шрифт:
Джулия вскрикнула. Ее желудок, весьма чувствительный к подобным запахам, тоже забурлил, грозя выплеснуть выпитый коктейль. «Даже на волосы попало. Боги всех добрых самаритян, помогите мне, и поскорее».
— Простите, Джулианна. Я оказался плохим мальчиком, — совсем по-детски пробормотал Габриель.
Она задержала дыхание и покачала головой:
— Ничего страшного. Это нельзя было оставлять внутри организма. Идемте.
Теперь она потащила «плохого мальчишку» в хозяйскую ванную, где он успел сесть в обнимку с унитазом и исторгнуть туда вторую порцию.
Пока Габриеля
Когда желудок вывернул все, что таил в своих недрах, Джулия подала Габриелю такое же пушистое ручное полотенце. Он застонал и замотал головой. Пришлось ей самой вытирать ему лицо и губы и потом подносить к этим губам стакан с водой, чтобы он прополоскал рот.
Джулия вдруг подумала, что возится с ним, как с ребенком. Такого опыта у нее не было. Она не помнила, чтобы в детстве родная мать досаждала ей чрезмерной заботой. Чаще всего эта забота выражалась фразами: «Уже большая» и «Пора бы и самой уметь». Джулия мечтала о любви, но почти никогда не думала о замужестве и о той фазе, в которую неизменно переходит счастливая любовь. Дети были для нее больше теоретическим понятием. И вот сейчас, глядя на беспомощного Габриеля, она впервые поняла, каково бывает женщине, когда болеют маленькие дети. Ей вспомнилось вычитанное где-то утверждение, что мужчины в беде намного беспомощнее женщин. Наверное, так оно и есть. Она уже видела Габриеля беспомощным. В кабинете, когда он плакал, узнав о смерти Грейс.
«Грейс была бы счастлива, что я забочусь о ее сыне».
— Потерпите, вам скоро станет лучше, — сказала она, откидывая ему волосы с лица.
Он снова застонал, не открывая глаз. Джулии не оставалось ничего иного, как опуститься рядом с ним на колени и начать гладить по волосам, шепча успокоительные слова.
«Приобрела ребеночка».
— Потерпите, Габриель. Это пройдет. Обязательно пройдет. Мне всегда хотелось… немного заботиться о вас… даже если вы обо мне никогда не заботились.
Убедившись, что нового «интима» с унитазом у Габриеля не будет и его можно на несколько минут оставить без присмотра, Джулия побежала в его спальню и принялась рыться в ящиках комода, ища, во что бы ей переодеться. У нее возникло искушение слазать в ящик, где лежало нижнее белье, и позаимствовать себе какой-нибудь «трофей» (или продать на eBay), но она подавила это искушение, ограничившись боксерскими трусами с эмблемой колледжа Святой Магдалины. Должно быть, Габриель хранил их как память об университетских годах, поскольку сейчас трусы были ему явно маловаты.
Позаимствовав трусы и белую футболку, далеко не дешевую, как и вся одежда Габриеля, Джулия отправилась в гостевую ванную, быстро разделась и встала под сильный
Ей было жаль кашемирового свитера. Джулия, как могла, отстирала свитер в раковине, а потом разложила его на мраморной столешнице, чтобы он высох естественным образом. Возможно, он отдаст свитер в химчистку, а возможно, сожжет его. Свои вещи Джулия затолкала в стиральную машину и вернулась в хозяйскую ванную.
Габриель сидел, подтянув колени к груди, и стонал. Джулия быстро вымыла унитаз и села рядом с профессором. Оставлять его в запачканной одежде было нельзя. Значит, придется его… раздевать, чего Джулии никак не хотелось. Чего доброго, еще обвинит ее в сексуальных домогательствах. Сердитый пьяный профессор Эмерсон ничем не лучше сердитого трезвого профессора Эмерсона. Огнедышащий дракон, готовый испепелить каждого, кто посмел дернуть его за хвост.
— Габриель, у вас вся одежда запачкана. Понимаете? Вы как, останетесь в таком виде или… — Слово «переоденетесь» ей было не произнести.
Он замотал головой, показывая, что понял ее вопрос, после чего даже попытался снять галстук. Естественно, с закрытыми глазами ему этого не удалось. Джулия аккуратно сняла галстук и тут же простирала в раковине и положила на столешницу. Пусть Габриель потом сам решает его судьбу.
Пока она занималась стиркой, Габриель начал расстегивать пуговицы рубашки. Увы, и это занятие оказалось ему не под силу. Тогда он просто начал рвать ее на себе.
— Ну разве так можно? Позвольте мне, — вздыхая, как настоящая мамаша, сказала Джулия.
И опять ей пришлось встать на колени, чтобы расстегнуть пуговицы.
Габриель скинул рубашку и тут же принялся через голову стаскивать футболку. Действие это опять-таки требовало лучшей координации движений. Футболка обвилась вокруг профессорской головы наподобие тюрбана.
Зрелище было не столько печальным, сколько смешным. Джулия кусала губы, чтобы не расхохотаться, и очень жалела, что рядом нет мобильника. Из такой картинки получилась бы потрясающая экранная заставка. Или аватар на случай, если ее потянет в социальные сети. Джулия помогла ему снять тюрбан и… осталась сидеть на корточках, завороженная красотой мужского тела.
Если одетый профессор Эмерсон вполне бы мог рекламировать очки «Прада» и элитную мужскую одежду, то обнаженный профессор Эмерсон вполне мог бы красоваться на обложке какого-нибудь спортивного журнала. Он мог бы позировать художникам, служа образцом совершенного мужского тела. Длинные сильные руки, рельефные грудные мышцы. Одежда маскировала все это, делая его фигуру более поджарой. Сейчас Джулия убедилась, что он вовсе не поджарый.
Но еще сильнее, чем мужская телесная красота, ее поразила татуировка на его теле. Джулия помнила старую фотографию: Габриель и Скотт, обнаженные по пояс, стоят и по-мальчишески гордо улыбаются в объектив. Снимок был сделан еще до переезда Джулии в Селинсгроув. Она очень хорошо помнила эту фотографию и могла поклясться: никакой татуировки на теле обоих парней не было. Значит, Габриель разукрасил себе грудь позже.