Инферно
Шрифт:
Не повезло.
Внимание Лэнгдона привлекла пожилая пара, сидящая поблизости от алтаря. Мужчина склонил лысую голову, уткнувшись подбородком в грудь, – его явно одолела дремота. Его супруга, напротив, выглядела вполне бодрой; из-под ее седых волос свисали белые проводки наушников.
А вот и проблеск надежды, подумал Лэнгдон и двинулся по проходу. Поравнявшись с пожилой парой, он увидел, что надеялся не напрасно: наушники дамы были подключены к айфону, лежащему у нее на коленях. Заметив, что на нее смотрят, она подняла глаза и вынула из ушей наушники.
Лэнгдон
– Айфон? – спросил он, вложив в свой голос побольше восхищения.
Лицо пожилой дамы просветлело, и она гордо кивнула.
– Такая умная игрушка, – тихо ответила она с британским акцентом. – Сын подарил. Я слушаю свои электронные письма. Представляете – слушаю письма! Эта чудо-машинка читает мне вслух. А при моих слабых глазах это большое подспорье!
– У меня тоже такой есть, – с улыбкой сказал Лэнгдон и присел рядом, стараясь не разбудить ее спящего мужа. – Но вчера вечером я умудрился его потерять.
– Ох, какая беда! А вы пробовали услугу «найди мой айфон»? Сын говорит, что…
– К сожалению, я ее так и не подключил. Очень глупо с моей стороны. – Лэнгдон робко покосился на нее и нерешительно, с запинкой проговорил: – Ради Бога, извините меня за нахальство, но не могли бы вы позволить мне на минутку воспользоваться вашим? Я хотел посмотреть кое-что в Сети. Вы бы мне этим очень помогли!
– Конечно! – Она отключила наушники и сунула устройство ему в руки. – Пожалуйста! Я так вам сочувствую!
Лэнгдон поблагодарил ее и взял айфон. Под ее причитания о том, как это ужасно – потерять такой замечательный прибор, он открыл поисковое окошко в «Гугле» и активировал голосовые команды. Услышав сигнал, Лэнгдон медленно и внятно произнес слова, по которым следовало произвести поиск:
– Данте, «Божественная комедия», «Рай», песнь Двадцать пятая.
Дама изумленно поглядела на него – похоже, это свойство айфона открылось ей впервые. Когда на крошечном экране стали появляться результаты поиска, Лэнгдон украдкой кинул взгляд на Сиену. Она листала брошюрки, лежащие рядом с корзиной писем для Беатриче.
Недалеко от Сиены, в тени, стоял на коленях какой-то человек в галстуке. Низко склонив голову, он усердно молился. Лэнгдон не видел его лица, но в душе пожалел этого одинокого беднягу, который, наверное, потерял свою любимую и пришел сюда за утешением.
Затем Лэнгдон снова переключился на айфон и через несколько секунд отыскал ссылку на полный текст «Божественной комедии» – он находился в открытом доступе, и дополнительной платы за чтение не требовалось. Открыв нужную страницу, он в очередной раз невольно восхитился достижениями современной техники. Пора мне отучаться от своего снобизма по отношению к электронным книжкам, напомнил он себе. У них определенно есть свои плюсы.
Поскольку пожилая дама пристально следила за ним, начиная проявлять озабоченность и ронять намеки насчет высоких цен на пользование Интернетом за границей, Лэнгдон понял, что много времени ему не отпустят, и целиком сосредоточился на открывшейся веб-странице.
Шрифт был мелким, но на светящемся экране его вполне можно было разобрать даже в полумраке часовни. Лэнгдон с удовольствием отметил, что ему сразу попалось
Сегодня ясность для меня важнее красоты, подумал Лэнгдон, рассчитывая быстро отыскать в тексте упоминание о конкретном месте во Флоренции и таким образом выяснить, где Иньяцио спрятал посмертную маску Данте.
На крохотном экране айфона умещалось только шесть строк текста зараз, и, едва принявшись за чтение, Лэнгдон вспомнил, о чем идет речь в этом отрывке. В начале Двадцать пятой песни Данте говорит о самой «Божественной комедии» – о том, как физически тяжело ему было ее писать, и о своей сокровенной надежде на то, что эта поэма поможет ему когда-нибудь вновь вернуться в дорогую его сердцу Флоренцию, откуда он был изгнан с такой волчьей жестокостью.
ПЕСНЬ XXV
Коль в некий день поэмою священной,Отмеченной и небом, и землей,Так что я долго чах, в трудах согбенный,Смирится гнев, пресекший доступ мойК родной овчарне, где я спал ребенком,Немил волкам, смутившим в ней покой…Хотя в этих строках поэт и говорил о прекрасной Флоренции как о родине, по которой он тоскует, работая над «Божественной комедией», Лэнгдон не видел в них упоминания о каком бы то ни было конкретном месте в этом городе.
– А вы знаете, сколько стоит трафик? – вмешалась в его размышления пожилая дама, глядя на свой айфон с неподдельным волнением. – Я вспомнила: сын предупреждал меня, чтобы за границей я поменьше бродила по Интернету.
Лэнгдон уверил ее, что скоро закончит, и предложил возместить затраты, но ему все равно было ясно, что она не позволит ему прочесть всю Двадцать пятую песнь целиком.
Он быстро вывел на экран следующие шесть строк и продолжал читать.
В ином руне, в ином величьи звонкомВернусь, поэт, и осенюсь венцомТам, где крещенье принимал ребенком;Затем что в веру, души предТворцом Являющую, там я облачилсяИ за нее благословлен Петром.Лэнгдон смутно помнил и этот пассаж – тонкий намек на политическую сделку, предложенную Данте его врагами. Согласно историческим сведениям, «волки», изгнавшие Данте из Флоренции, сообщили ему, что он может вернуться в город только в том случае, если согласится на публичное унижение – встать в одиночку перед всей паствой у купели, где он крестился, одетым лишь в рубище в знак признания своей вины.
В пассаже, который сейчас прочел Лэнгдон, Данте отклонял эту сделку, заявляя, что если он когда-нибудь и вернется к своей крестильной купели, то не в рубище виновного, а в лавровом венце, как и подобает поэту.