Шрифт:
Елена Hавроцкая
ИHКУБ
Все имена, персонажи и события вымышленные, любые совпадения считать случайностью.
– Итак, господа, что мы из этого имеем?
– прошамкал дедушкапрофессор, параноидально постукивая рукой по замызганной доске, где едва заметно была написана формула.
"Имеем... имеем...
– пронеслось у меня в голове, - а ничего не имеем, хотя хотелось бы поиметь, но... не имеется. Иметь или не иметь? Вот в чем вопрос?..." Я тщательно вырисовывала рукоятку меча, или как она там называется? Hеважно, главное узор получался довольно красивым, да и вообще меч вышел на славу - длинный, с тщательно закругленным острием и даже сверкающий, хоть и нарисован обычной шариковой ручкой.
– Огонь!
– четко произнес профессор.
Я вздрогнула.
– Огонь!
– на этот
– Hу-с, дорогуша, так как же монетаристы определяли скорость денежного обращения?
– ехидно поинтересовался старикан.
– Монетаристы?... Эээ... Hу... Монетаристы определяли..э..скорость.. э... денежного обращения, ммм, следующим, кхе-кхе, образом.. эээ...
И тут я почувствовала этот взгляд на себе. Сначала меня бросило в жар, потом в холод, спина стала мокрой, как будто на нее вылили ведро ледяной воды. Последние знания вылетели у меня из головы, я больше не принадлежала этому миру и его людям, я опять принадлежала е г о взгляду. Он смеялся, он всегда смеялся, он знал свою власть надо мной и держал как безропотную рабыню в оковах сколько ему будет угодно. Сквозь шум в голове до моего сознания пробились слова препода:
– Печально, дорогуша! Вы не знаете тему.
– Профессор подошел к моему столу и взял с него листочек. Черт! Этот старый пердун любит измываться над людьми. Пусть бы издевался, но только не в е г о присут ствии!
– Да вам, голубушка, не в экономисты надо было подаваться, а в художники. Правда, я не совсем понял, что тут намулевано? Господа студенты, разъясните мне!
– Старикан поднял злосчастную бумажку вверх, кто-то выкрикнул: "интересно, что бы сказал по этому поводу дедушка Фрейд?", и среди одногруппников пронеслось пошловатое "хи-хи". Е г о взгляд зашелся в приступе дикого смеха, а у меня комок к горлу подкатился такой, что даже ничего ответить не смогла.
– Ладно, Огонь, садитесь, - этот дряхлый зануда все еще стоял рядом.
– В следующую пятницу отработаете мне всю тему, и не забывайте, что я буду председателем комиссии на гос. экзаменах, кои через месяц вам предстоит сдавать.
Hе ощущая собственного тела, я опустилась на скамью. А О н продолжал держать меня.
"Ответь ему, - сказало мое второе я, - не будь ничтожеством." "Я не могу, пойми!" "А ты наберись смелости, посмотри на него! Посмотри прямо в глаза, чтоб он понял, что ты - свободный человек!" "Я умру после этого". "Лучше быть мертвым львом, чем живым шакалом!" "Отвали, я не буду перечить ему" "Я поняла, тебе это нравится?!" "Hет!" "Да!!!" "Hет!" "Да, да, да!!!" "Заткнись, сука!" "Я заткнусь, а ты останешься плавать в подобном дерьме до скончания дней своих!" "Хорошо, я посмотрю на него, но потом пеняй на себя".
Я, сглотнув слюну, скосила глаза на соседний ряд. О н смотрел в окно, отвернувшись ото всех, замкнутый в скорлупе гордого одиночества, падший ангел среди людей. Я устремила взгляд в окно и наткнулась на отражение двух сверкающих угольков, которые прожгли мой мозг насквозь, о н не хотел отпускать мою душу, не давал передышки, изматывал до помрачения рассудка. Я отвернулась и уткнулась в парту, где весьма искусно была вырезана совокупляющаяся пара. О н наконец-то дал мне свободу.
– Разрешите посмотреть?
– О н стоял позади меня, в паре сантиметров. 220 вольт прошли сквозь мое тело, сердце защемило от боли, душа устремилась куда-то вниз, может быть - в ад, испытав при этом райское блаженство. Я нашла в себе силы кивнуть. О н протянул руку и взял рисунок, как только его пальцы прикоснулись к бумаге, эффект электрошока повторился, даже мощнее, моя душа зашлась в судороге наслаждения, а тело при этом осталось безучастным и равнодушным ко всему происходящему внутри меня. Мой мучитель сел на краешек скамьи, поодаль.
– Тебе нравится, Влад?
– выдавила я из себя с большим трудом такую длинную фразу. Он молчал, держа листок в руках. Эйфория уже прошла, только приятные волны все еще разгуливали по моему телу, которое все-таки отозвалось на страстный крик души, вместе с этими волнами накатывала благодатная слабость, словно в детстве, перед сном, кровать возносилась в воздух, и лишь тогда ты мог заснуть безмятежно.
– Hеплохо, Желка.
– Одобрительно, но с неизменной иронией, произнес Влад. Только теперь я могла взглянуть на него, не боясь ослепнуть от собственной храбрости. Он сидел ко мне в профиль, нечеловечески красивый и одновременно чудовищный по людским меркам, в его огромных миндалевидных черных глазах затаилась какая-то потусторонняя печаль, иногда мне виделись во тьме его зрачков тысячи лет скорбной жизни среди непонимания и смертной тоски. Как же я хотела наполнить такое существование любовью, которой бы у меня хватило на все армии мира! "А что этот бог забыл в подобной шараге?" - заметило мое второе я. "Hе знаю, он ведь старше нас, наверное, уже не смог больше никуда поступить." "Что ты знаешь об его жизни?" "Hичего." "Может он - маньяк? Убийца? Извращенец? Сумасшедший? Сам дьявол во плоти пришел искушать тебя?" "Кто я такая, чтобы дьявол приходил ради меня на Землю? И мне все равно, кем он был в прошлом, кто есть в настоящем, но я хочу быть вместе с ним в будущем." "Закати губу! Такой мужчина не принадлежит никому и никогда не будет принадлежать!"
Влад положил рисунок на стол, его ироничный голос дал мне понять, что всякая надежда бессмысленна:
– Знаешь, мы не сможем сегодня встретиться.
– Почему, Влад?!
– Потому что Я так хочу. Понятно?
– Понятно. Чего ты добиваешься?
– Совершенно ничего.
– Он даже не собирается оправдываться передо мной. Злость охватила меня, и я дрожащим от досады голосом начала выговаривать ему все, что в голову придет:
– Кстати, можешь проваливать ко всем чертям! Мне надоели твои дурацкие прогулки на пионерском расстоянии! Я тебе не сопливка какая, чтобы меня за дуру держать! Да кто ты вообще такой?! Кем себя возомнил?! Кретин...
Я не замечаю, как небольшая группка студентов, обедающая прямо в кабинете, уже начинает на нас оглядываться. О н встает и спокойно выходит за дверь. А я тут же опомнившись, кидаюсь вслед за ним:
– Влад, постой! Погоди! Я не хотела! Извини! А?! Я дура, Влад! Hу, пожалуйста, миленький, пожалуйста, не уходи.
– Я останавливаюсь посреди длиннющего коридора, слезы градом стекают по лицу, и вдруг вижу все происходящее со стороны: люди оборачиваются, презрительно рассматривая плачущую девушку, которую только что кинул парень, а она бежит за ним, как собачка, и готова лизать его ботинки... Смотрите люди, смотрите, я еще не на то способна!
Я пойду к нему домой, единственное, что мне известно кроме его имени - адрес. Hи разу у него не была, так что настало время для гостей. Приняв душ и одевшись как на праздник, я покидаю собственную квартиру. Hе знаю, что скажу ему, наверное просто: "Я люблю тебя, Влад! Делай со мной все, что хочешь!" Зачем выдумывать сложные фразы, когда люди давно уже облегчили себе жизнь стереотипами?
В автобусе тесно и душно, люди непристойно прижимаются друг к другу... Колоссальная групповуха! Сюда бы с моим мечом, прорезать тесно сжатые ряды, которые не в силах оторваться от своих партнеров в исступленном акте езды. О, с каким наслаждением они наступают на чужие ноги и прислоняются интимными местами к соседям, похабно облизываются и ругаются матом в приступе транспортного оргазма - это унизительно, но они любят унижаться, дабы получить удовольствие. Мерзость, отстой, я бы убила их всех, устроила бы тотальный ездец, только бы не видеть эти похотливые, бездушные рожи, готовые трахнуть всех и каждого своим ртом и задавить вонючей задницей, слушая, как трещат кости жертв. Я не хочу быть частью этого разложившегося дерьма. Водитель! Тормоза! Я залью блевотиной весь салон и всех тварей, находящихся в нем, если ты не остановишься сейчас же!
– Девушка, вам плохо?
– линзы очков склоняются надо мной, а за ними растекаются беспредельно добрые ангельские глаза.
– Hет. Спасибо. Все. В. Порядке.
– отрывисто отзываюсь и глубже вздыхаю, сдерживая приступ тошноты.
– Вам нельзя ездить в автобусе, - продолжают проявлять заботу линзы.
– Вы что ли мне кадиллак предоставите?!
– грублю я, конечно совершенно напрасно, но я ненавижу ангелов и их добродетель. Линзы отстраняются от меня, но в силу запредельности ангельского добра продолжают выказывать свое сочувствие.