Инквизиция: Омнибус
Шрифт:
Его голос словно буравил ветер, неприятно шурша в воздухе.
— Выходи-ка, — костлявый палец поманил Гхейта из тени.
Кивнув, тот шагнул в метущий снег, подавив неприятные ощущения от внимательного взгляда кардинала: тот словно рассматривал племенного грокса на скотном аукционе агроквартала.
— Я так понимаю, ты ждёшь меня?
Гхейт снова кивнул.
— Тогда показывай дорогу, дитя.
Гхейт задумчиво подвигал челюстью. Беспокоило зарождающееся чувство тревоги: столь подсознательной была его самоуверенность хищника, что оказаться охваченным благоговением перед незнакомцем было… вызывающим ощущением. Но с другой стороны вечным проклятием Гхейта были стремление всё обдумывать и терзания чересчур глубокого анализа и размышлений над каждой ситуацией. Он нахмурился
Запахнув потуже одежды от холода и взмахом пригласив двух фигур следовать за собой, Гхейт повернулся и зашагал сквозь покрытый инеем проход, ведущий под линзу древнего и запутанного города-купола. Кардинал со своим высоким спутником молча последовал за ним, их шаги отмечал лишь ритмичный стук обсидианового посоха по обледеневшему полу.
Гариал-Фол, как и многие колонизированные миры в сегментуме Ультима, большей частью своего существования был обязан запретным благам древних технологий. Какое-то забытое сообщество в каком-то забытом тысячелетии воздвигло купол-теплицу для защиты внутреннего города, натянув над его безжизненным ландшафтом нечто вроде мыльного пузыря, который со временем отвердел и покрылся оспинами. Под его замысловатой поверхностью, исполосованной стрекочущими логическими машинами и скрежещущими зубчатыми колёсами, теснился беспорядочной мешаниной ярусов и штабелей зданий город, в котором было существенно теплее (хотя всё ещё неуютно холодно по человеческим меркам), чем в ледяных пустошах снаружи.
У выхода из портала Гхейт нанял рикшу, крикнув полуразумному сервитору-водителю куда ехать. Усиленные мощными металлическими связками ноги и руки сервитора с шипением сжались, принимая вес пассажиров. Гхейт направлял слабоумное существо вдоль мостов и улиц-колодцев, поднимаясь сквозь гетто и торговые кварталы, въезжая на паровые подъёмники и уворачиваясь от дребезжащих трамваев. Рассеянный небесный свет, которому красноватый цвет купола придавал лихорадочного оттенка, по всему городу усиливали газовые лампы и парящие в воздухе светильники: мерзкая помесь кадмиевых отблесков с вольфрамовыми пятнами света. Спутники Гхейта молча глазели по сторонам, объезжая по границе Теплоотвод с его красочными гангерскими тотемами, проезжая сквозь Заблуду с её надёжно охраняемыми раскопками, минуя основание вздымающегося ввысь Вершинного квартала, где ежедневно заседала Плюрократия. Рикша доставил их на ледяное поле в сердце центральной площади, остановившись в морозной тени нависшего над ней одинокого здания. Кафедральный собор был типичным: раздутый фасад выпирающих пилонов и шпилей, его громада, словно угревой сыпью, утыкана педантично выписанными фресками и зубчатыми украшениями. Собор стоял отрешённо, не обращая внимания на плотно закутанных палаточников и торговцев вокруг, которые шумно предлагали свои товары.
Взгляды, бросаемые украдкой Гхейтом на кардинала, лишь усиливали его впечатление, впитывая резные черты лица, похожий на топор нос, бескровные губы, бледную безволосую макушку. Но сильнее всего отталкивали его глаза: глубоко запрятанные в тени нависших бровей, они однако умудрялись мерцать, странным образом отражая свет.
Гхейт, насупившись в темноте своих одежд, думал: «Ты нам не нужен, чопорный ублюдок. Мы прекрасно справлялись и без тебя».
Внутри собор, на взгляд Гхейта, ничего примечательного из себя не представлял. Твердыня с контрфорсами, полная вычурной филигранной архитектуры, замысловатых фресок, золотой и серебряной декадентской орнаментации и регулярно подновляемых гобеленов. Яркий, безвкусный и напыщенный… Гхейт, едва удостоив взглядом внутренности собора, свернул в небольшой лестничный колодец у левой стены.
Внизу стало ясно истинное предназначение здания.
Сквозь своды арок и лестниц, через подземные клуатры с атмосферой тщательно созданной старины, под слоем забытых сокровищ древних реликвий и переходами,
Ведомые интригами и великими замыслами, которые лежали за пределами понимания простого маелигнаци, члены Освящённой конгрегации Небесной Матки собирались в скрытых сумраком залах и грубо вырубленных кельях, перешёптываясь, молясь вместе, с тихой торжественностью распевая и разнося, всё время разнося Благую весть.
Совет ожидал.
Гхейт незаметно проскользнул — насколько при его размерах можно было незаметно проскользнуть — в Зал Голосов, мельком окинув взглядом собрание. Его хозяин, магус примаций Крейста, стоявший с краю полукруга, не подал и виду, что заметил у входа своего личного аколита. Гхейт попенял себе за то, что ждал чего-то иного.
За магусами примациями стоял ряд прислуживающих маелигнаци-фаворитов всех поколений, соответствующе облачённых в мантии и капюшоны, а по обоим концам зала, куда не проникал тусклый свет дешёвых светильников, сумрак пятнала толкотня выводка пуриев.
Впереди, хотя и аккуратно отставленный в сторону так, чтобы не отвлекать внимание от магусов, на колёсной платформе развалился с животным безразличием огромный и тучный Отец выводка, поскуливающий и истекающий слюной. Огромные складки обвисшей плоти, сегментированные и похожие на червей, собрались у него под лапами, покрытыми потёками маслянистых выделений утробы. Полоса красно-коричневого шёлка, вышитая иконографией Нового Рассвета, предпочитаемой всей Подцерковью, была аккуратно прикреплена поперёк массивного тела, скрывая складки жира. Укрытый таким образом, спелёнутый словно агрессивная личинка, он трясся и клокотал в психическом оцепенении, усыплённый ментальным отпечатком своей паствы. Голова его являла собой брахицефальное месиво морщинистой плоти и хрящей, провисшее от старости и заляпанное слюной, но тем не менее щетинившееся кинжалами зубов и загнутых клыков. Он шипел и бубнил что-то, абсолютно безмозглый, игнорируемый решительно всеми собравшимися.
Конгрегация, по размышлению Гхейта, была непохожей на предыдущие.
— Магус Элюцидиума Арканнис! — провозгласил он, жестом приглашая кардинала внутрь.
Арканнис в сопровождении безмолвного спутника переступил порог подземелья, двигаясь словно хищник — свернувшаяся ледовая змея, которая высовывает нос из снега, нацеливаясь на добычу.
Если Совет надеялся устрашить гостя, если они надеялись принизить его авторитет демонстрацией своей солидарности и торжественности, отнесясь к его появлению с коллективным неодобрением, если они надеялись каким-то образом визуально показать своё численное превосходство, пренебрежительно сравнивая его с одиночеством кардинала — то они жестоко ошиблись.
Кардинал вышел на середину зала, улыбнулся и произнёс:
— Грядут перемены.
На другом конце города, в тёмных улочках Теплоотвода, массивный мужчина нажал руну активации на рукоятке силовой булавы и сплюнул.
— Я смотрю, — произнёс он, — у вас, детки, нет никакого уважения к старшим.
— З-закон этого не запрещает… — придушенный ответ, похоже, исходил из лежащей у его ног беспорядочной кучи мусора, при ближайшем рассмотрении оказавшейся телом, скрючившимся от боли в позе эмбриона, на щеках и лбу вздувались синяки, из носа текла тонкая струйка крови. Послышался стон.
Нависший над ним великан, свет тускло отражался от сегментированных пластин чёрной брони и купола эбенового лицевого щитка, покачал головой и медленно процедил — слова щёлкали словно зубья шестерни:
— Что запрещает закон, парень, буду решать я, не ты.
Силовая булава вспыхнула фосфорно-голубым, стегнув словно отсветом молнии вдоль улочки и высветив контрастный рельеф её обветшалых строений, засыпанного обломками фундамента и двух её посетителей. По стенам поползли тени, мигая в такт рваному мерцанию.