Инквизитор. Божьим промыслом. Книга 14. Пожары и виселицы
Шрифт:
И тут барону залетает болт в правую подмышку, но кольчуги под кирасой он не пробивает, и Волков вытаскивает его и небрежно кидает под ноги. Солдаты, те, что поднимались по лестнице на стену, теперь все внизу. На его секире – тёмные, засыхающие на жаре капли. Один из врагов, должно быть, ранен. Жаль, что только один. Впрочем, проход к ближайшей башне открыт, и генерал поворачивает голову назад. Там, закрытая телом оруженосца и большим щитом, стоит женщина. Она глядит на него, и в её глазах генерал находит… Нет, не страх, и намёка на страх в её взоре нет. Изумление? Удивление? Интерес? Или, быть может даже… восхищение? А по стене, спустившись вниз от флигеля, уже бегут сзади к ним Хенрик и Кляйбер, а значит, разглядывать
Дверь в башню была открыта, и он не раздумывая вошёл в неё… И оказался в полутьме, которая встретила его…
Вссс-Пухх…
Яркая вспышка почти перед забралом на мгновение ослепила барона, а удар, сильный удар, одновременно и в челюсть, и в горло, пихнул его, едва не свалив. Он отшатнулся, сделав шаг назад. И ещё один. У него перехватило дыхание, может оттого, что горло болело и было сдавлено болевым спазмом, а может оттого, что в шлеме ему нечем было дышать от терпкого и горького порохового дыма. И, чутьём зверя или старым солдатским чутьём осознав опасность, он машинально делает ещё шаг назад, из башни на стену, на свет. И вовремя: тут же на место, где он только что стоял, обрушивается алебарда. Её топорище пронеслось, едва не коснувшись его плеча, а пика неприятно скрежетнула по каменному полу. И, не найдя его, алебардист кинулся из башни, теперь действуя алебардой как копьём, попытался ударить генерала снизу в бедро. Но тут уже Волков смог среагировать и отвёл удар щитом; едва различая цель, сделал шаг вперед, сокращая дистанцию, и в свою очередь рубанул топором сверху. Куда-то попал, металл звякнул о металл, он ударил ещё раз и ещё, и все три раза тяжёлый топор находил цель, а алебардист из-за сближения с генералом никак не мог снова воспользоваться своим грозным оружием… Решил сбежать и просто кинулся в открытую дверь башни. Тут уже зрение полностью вернулось к Волкову, и он, прикрыв голову павезой, снова шагнул в полумрак башни, и там на сей раз никто его не встретил. Кто-то лишь топал тяжёлыми башмаками на лестнице, убегая вниз. Видно, то был сволочь аркебузир.
Барон и не думал его догонять, он обернулся и махнул фон Готту рукой: давайте сюда, тут безопасно. А за оруженосцем и маркграфиней в башню вбежали и Хенрик с Кляйбером. Они были возбуждены.
– Все целы? – спросил Волков, поднимая забрало.
– Угу, угу, – тяжело дыша, отвечали Кляйбер и Хенрик.
– Я в порядке, – заверила барона маркграфиня. Как-то поспешно, что ли. Барону показалось, что Её Высочество боится быть обузой.
«В порядке так в порядке. Хотя нужно отдать ей должное, для женщины голубых кровей, как и положено, держалась она неплохо!».
А вот фон Готт, кстати, засунувший за пояс свой клевец и теперь держащий в руке обронённое врагом копьё, в свою очередь заметил:
– Сеньор, вам неплохо врезали из аркебузы, я смотрю.
– Что? – не понял Волков.
– У вас горжет пулей смят, – тоже разглядел повреждение в доспехе старший оруженосец. – С правой стороны, где подбородок.
Ах вот почему у него болела челюсть; он трогает горжет: да, даже через перчатку и наощупь чувствуется, как помято отличное железо. Ну а как же иначе? В него из темноты выстрелили практически в упор; чудо, что пуля не пошла на пару пальцев выше.
– Отличный всё-таки это доспех! – восхищается фон Готт.
И он, конечно, прав. Не всякое другое железо выдержит выстрел из аркебузы с двух шагов. И вдруг барон думает, что его нынче ведёт Господь, очень на то похоже… И морок развеял, и руку вражескую с клинком в зале отвёл, вот и от выстрела в упор уберёг…
«Слава Богу, что не мушкет!».
И тут он случайно ловит взгляд принцессы. Та молчит, в кругу мужчин, что заняты войной, жёнам говорить – только дурь свою показывать,
«Видно, Господь не просто мне её придал. Должен, должен я её вывести из ведьминого дома».
Но стоять тут долго нельзя: мало ли какие ещё сержант колдунов приготовит им ловушки.
– Надо идти. Фон Готт, храните маркграфиню, Хенрик… – тут генерал вспоминает: – Вы, кажется, разрядили оба пистолета, вы там убили кого-нибудь?
– Ранил одного, – бурчит оруженосец невесело.
– Ранил… – повторяет генерал с укоризной. Ему жарко в доспехах под поднимающимся солнцем и хочется хотя бы снять нагревающийся шлем. Но это будет выглядеть как проявление слабости. Нет. И он продолжает: – Ладно, вы с Кляйбером пойдёте в арьергарде, закройтесь щитами, чтобы вас не ранило никого, слышите, раненого тащить не сможем, останавливаться не будем… – он не стал говорить, что от аркебузной пули павеза не защитит, он о том и думать не хотел. – Всё, господа, пошли.
Внизу во дворе были люди, вся замковая челядь так и торчала там, глядя и обсуждая их; сержанта Волков тоже видел, он с парой солдат был на балконе второго этажа. Как раз там он находился неслучайно, оттуда, из покоев, он мог получать указания от своих господ, которые, кстати, на глаза генералу не попадались.
«Прячутся, выродки!».
Видел барон также арбалетчиков, что на балконах деловито заряжали свои арбалеты и спокойно целились в него и его людей. Вернее, в его людей, так как в него они уже болтов не кидали, поняли, что его доспех их оружию не по зубам.
Арбалетчиков насчитал четверых.
«Быстрее нужно убираться от них, рано или поздно попадут кому-нибудь в ногу… Лишь бы маркграфиню не задели, сволочи!».
Так как шли быстро, дошли до приворотной башни, что нависала над подъёмным мостом. Генерал и заглядывать в неё не стал, хотя дверь была радушно распахнута; он торопился, прошёл по стене над воротами, а за ним быстро прошли и его люди. И вот тут, видно, сержант графа решил, что это противоречит его планам, и снова погнал солдат на стену. И опять сам не пошёл. Умный, подлец. Уж очень и генерал, и особенно фон Готт с Хенриком хотели бы с ним встретиться, как говорят в западном королевстве, «буклиер эн буклиер», щитом в щит, лицом к лицу.
Но шестеро солдат, что попытались перехватить их на стене, теперь, после первой попытки, огнём уже не пылали. Они все влезли на стену, выставили вперёд копья и алебарды, перекрывая Волкову и его людям проход, и когда генерал стал напирать, вроде даже и упёрлись, но тут фон Готт, оставив щит и маркграфиню на попечение Хенрика, поспешил к генералу на помощь, встал за его спиной, как положено, спрятался за ним, выдвинув копьё вперед почти на всю его длину, и первым же движением своего опасного оружия, первым же выпадом снизу из-под своего сеньора хорошенько ранил одного из солдат, проткнув ему щиколотку. Раненый заорал и, недолго думая, просто спрыгнул со стены во двор, а остальные стали пятиться по лестнице, лишь отбиваясь от наседающего Волкова, да и корпорал, что был с ними, не сильно-то упорствовал, тоже отходил. И Волков, сгоняя их вниз при помощи топора и почти не получая ударов обратно, был бы рад помощи оруженосца и поблагодарил бы его, но тут…
– Ах! – звонко и немного обиженно вскрикнула принцесса.
«Не дай Бог!».
Стёганка у него под доспехом была мокрая от пота, но тут сердце у барона похолодело. Ему едва дурно не стало от мысли, что маркграфиню могли… ранить? Убить? Лучше бы болт залетел ему в забрало… Он обернулся, пренебрегая отступающими врагами, и зарычал:
– Что там?
– Ничего страшного! – отозвалась принцесса. Она присела и теперь была полностью закрыта щитом. – Это я от неожиданности крикнула. Простите, господа.