Инопланетянин (сборник)
Шрифт:
— Вернемся, однако, непосредственно к Вильяму Грейвсу. Он был человеком незаурядным. Я говорю был, потому что не знаю, что он представляет собой сейчас. Его интересовали, помимо ядерной физики, философия, социология и теология. Религиозным, а тем паче набожным человеком он не был, но верил в существование вселенского космического разума. Периодически увлекался игрой в шахматы и… м-м… теорией игр вообще. Когда весьма неожиданно в конце шестидесятых годов получил довольно крупное наследство, немедленно расстался с Лоуренсовской лабораторией и решил заняться научными исследованиями на свой риск и страх. Он покинул Штаты, хотя и сохранил американское гражданство, обосновался во Франции, часто наезжал в Англию, несколько раз побывал в Габоне. —
— Они что же, хотят производить нейтронное оружие частным порядком?
— Именно так, мистер Хойл.
— Разве это возможно?
— Вы недооцениваете силы денег, Рене. С их помощью можно все или почти все. Мы консультировались, сделать нейтронную бомбу на основе калифорния не так уж сложно. Заказы на отдельные части можно через третьих лиц разбросать по разным фирмам так, что об их общем назначении догадаться будет невозможно. Все дело в наличии трансуранов. А судя по всему, Вильям Грейвс сумел разработать неожиданно простой и дешевый метод их получения. Современные террористы имеют собственные самолеты, вертолеты, бронемашины, ракеты и другое оружие. Почему бы им не предпринять попытку нейтронного вооружения? Такая возможность существует, вы должны принять ее к сведению и преисполниться серьезности к поручаемой вам операции.
— Когда такие требовании подкрепляются чеками, они легче доходят до сердца и сознания, — усмехнулся журналист.
— Разумеется, солидное финансовое обеспечение всегда придает бодрости. — Аттенборо умолк, повернув голову в сторону курительного столика. Его сухое интеллигентное лицо было в этот момент столь значительно и сосредоточенно, что можно было подумать — он решает некую сложную проблему всемирного значения. Однако Аттенборо всего-навсего гадал, что ему взять, сигару или сигарету. Остановившись наконец на сигаре, он осторожно извлек ее из ящика, аккуратно обрезал кончик и, не торопясь, принялся раскуривать.
— Итак, мистер Хойл, повторяю: вы поедете в Данию, в Копенгаген. Поедете под собственным именем, как журналист и корреспондент своей газеты, разумеется, с вашим шефом этот вопрос будет отрегулирован. Там вы отыщете Бенгта Серлина, вступите с ним в контакт, пустите в ход свою ловкость и обаяние и выведаете все, что ему известно о Вильяме Грейвсе и его делах. Прикрытие у вас просто отличное: журналист ищет встречи со знаменитым шахматистом, претендентом на мировую шахматную корону — разве это не естественно?
Рене недоуменно поднял брови:
— Подождите, так это тот самый Бенгт Серлин? Какое же отношение может иметь шахматист к инженеру? А ядерные боеприпасы — к этой древней игре?
— Вот это вам и предстоит выяснить! — с видимым удовольствием проговорил Аттенборо. — Учтите, с Серлином уже не раз беседовали, и наши представители, и, м-м, наши конкуренты. Серлин кое-что рассказал, но не все, я убежден в этом. Говоря юридическим языком, он говорил правду, но не всю правду. Чтобы он выложил ее полностью, надо ему понравиться, он человек гордый и самолюбивый. Надо зацепить какую-то струну его личности, влезть к нему в душу, образно говоря, заинтересовать его в деловом плане. Понимаете?
— Понимаю, — без всякого энтузиазма сказал Рене, — но это не очень приятно — из корысти лезть в чужую душу.
— Верно, — серьезно согласился юрист, — но любое серьезное дело требует если не жертв, то компромиссов. Не так ли?
— Что еще известно о Серлине?
Аттенборо ответил не сразу.
— Мы долго колебались, что вам сообщить. И решили — ничего. Это не недоверие. Просто иногда выгоднее заново построить дом, чем ремонтировать старый. Начиная с пустого места, вы будете естественнее. Это так важно, когда речь идет о чужой душе. Адреса, телефоны и другие технические мелочи вы, разумеется, получите.
Аттенборо замолчал, но Рене чувствовал, что разговор еще не закончен и юрист приберег напоследок нечто важное. Он не ошибся.
— И последнее, мистер Хойл, — с особой четкостью выговаривая слова, начал Аттенборо. — Помимо всего прочего, у вас будет доверенность на ведение дел от имени фирмы Невилла. Это очень-очень большое доверие.
— Понимаю, сэр, — склонил голову Рене.
— Да, это надо и понять и оценить. Но эта доверенность будет козырем, который вы пустите в ход лишь в решающий, переломный момент игры. Когда вы почувствуете, что чаша весов колеблется, когда вы уловите, что недостает лишь последней соломинки, чтобы сломать спину вашего противника.
— Понимаю, сэр, — чуть улыбнулся журналист.
— Мы не знаем, кто конкретно финансировал предприятие Грейвса, но имеем достоверную информацию о том, что оно заморожено и приносит не доходы, а убытки. В такой ситуации бизнесмены уступчивы. Если вам удастся выяснить, что предприятие Грейвса перспективно, вы можете попытаться его перекупить или, во всяком случае, добиться участия в нем. Не скупитесь на обещания, но окончательное оформление дел, разумеется, возможно лишь после консультаций со мной. Несмотря на доверенность, — Аттенборо заглянул в глаза Рене, — мы всегда сумеем расторгнуть дело, попутно скомпрометировать вас, и весьма основательно.
— Я не собираюсь быть легкомысленным.
— Мы верим в это, иначе не облекали бы вас доверием. Просто я почел нужным лишний раз предостеречь вас — серьезные дела требуют большой осмотрительности. — Аттенборо подумал и добавил: — Без острой, крайней необходимости доверенность в ход не пускайте. Расшифровав себя как представителя нашей фирмы, вы вызовете противодействие конкурентов. А оно может принимать самые разнообразные формы, в том числе, м-м, и насильственные. В общем, будьте осмотрительны.
Сидя на краю бассейна и разглядывая пловцов, Хойл еще раз сопоставлял сведения о деле Грейвса, которые он получил от Смита и Аттенборо. Совпадая в общих чертах, они сильно разнились в деталях и, если можно так выразиться, в масштабах: в одном случае речь шла о возможности чуть ли не глобальной катастрофы, а в другом — о производстве каких-то паршивых нейтронных пуль и гранат. Такое несходство трактовок намерений и возможностей Вильяма Грейвса не очень удивляло Рене. Если в заурядном уличном происшествии разные люди усматривают различный смысл и массу несходных, а то и противоречивых деталей, то что уж говорить о таком темном и запутанном деле, как дело Грейвса. К тому же и нейтронная пуля, и бомба глобальной мощности могут быть всего лишь разными слепками одной и той же сущности — новооткрытого грейвсита. А вот несходство социальных оценок дела Грейвса Майклом Смитом и Дэвидом Аттенборо было поистине удивительным. Казалось бы, откуда взяться этому несходству? Оба они добропорядочные англичане: один — полицейский, стоящий на страже государственной законности, другой — юрист, сохраняющий интересы одного из столпов государственного механизма — крупного промышленника. И тем не менее один из них считает нейтронное оружие величайшим злом, а другой любовно называет его мечом Господним. Ну не сволочь ли этот ханжа и лиса Аттенборо? Уж если нейтронная бомба и меч, то это — меч дьявола, а уже никак не меч Господень.