Иностранка. Филиал. Демарш энтузиастов. Записные книжки
Шрифт:
Иногда я часа на два опаздываю. Завидев меня, Чобур с облегчением восклицает:
— Целый день не курил! Привык к одному сорту. Втянулся, понимаешь... Закурим!
Я спросил Чобура:
— Как дела?
— Потрясающие новости, старик! Мне дали наконец четырнадцатый грэйд в тарифной сетке. Это лишние две тысячи в год! Это новая жизнь, старик! Принципиально новая жизнь!.. Закурим по такому случаю.
Напротив кабинета редактора сидит машинистка Полина.
Я говорю Полине:
— Надо бы ему поехать в Голливуд. Он может играть эсэсовцев.
— Разве Клаус похож на эсэсовца?
— Я его так и не видел. На кого он похож?
— На еврея.
— Он может играть евреев.
Полина тяжело вздыхает:
— Здесь своих евреев более чем достаточно.
Редактор Тарасевич приподнялся над столом, заваленным бумагами.
— Входи, — говорит, — присаживайся.
Я сел.
— Тебе в Калифорнии бывать приходилось?
— Трижды.
— Ну и как? Понравилось?
— Еще бы! Сказочное место. Райский уголок.
— Хочешь еще раз туда поехать?
— Нет.
— Это почему же?
— Семья, домашние заботы и так далее.
— Тем более — поезжай. Отдохнешь, развлечешься. Между прочим, в Калифорнии сейчас — апрель.
— То есть как это?
— Ну, в смысле — жарко. Я бы не задумываясь поехал — солнце, море, девушки в купальниках... Прости, отвлекся.
— Нет уж, продолжай, — говорю.
Редактор продолжал:
— Еще один вопрос. Скажи мне, что ты думаешь о будущей России? Только откровенно.
— Откровенно? Ничего.
— Своеобразный ты человек. В Калифорнию ехать не хочешь. О будущей России не задумываешься.
— Я еще с прошлым не разобрался... И вообще, что тут думать?! Поживем — увидим.
— Увидим, — согласился редактор, — если доживем.
Тарасевич давно интересовался:
— Есть у тебя какие-нибудь политические идеалы?
— Не думаю.
— А какое-нибудь самое захудалое мировоззрение?
— Мировоззрения нет.
— Что же у тебя есть?
— Миросозерцание.
— Разве это не одно и то же?
— Нет. Разница примерно такая же, как между штатным сотрудником и внештатным.
— По-моему, ты чересчур умничаешь.
— Стараюсь.
— И все-таки, как насчет идеалов? Ты же служишь на политической радиостанции. Идеалы бы тебе не помешали.
— Это необходимо?
— Для штатных работников — необходимо. Для внештатных — желательно.
— Ну, хорошо, — говорю, — тогда слушай. Я думаю, через пятьдесят лет мир будет единым. Хорошим или плохим — это уже другой вопрос. Но мир будет единым. С общим хозяйством. Без всяких политических границ. Все империи рухнут, образовав единую экономическую
— Знаешь что, — сказал редактор, — лучше уж держи такие идеалы при себе. Какие-то они чересчур прогрессивные.
Год назад Тарасевич заговорил со мной о штатной работе:
— Ты знаешь, что Клейнер в больнице? Состояние критическое.
(Клейнер был одним из штатных сотрудников.)
Я спросил:
— Думаешь, надежда есть?
— Сто шансов против одного. А значит, освобождается вакансия.
— Я спрашиваю — надежда есть, что он будет жить?
— А-а... Это вряд ли. Жаль, хороший человек был. И не в пример тебе — убежденный борец с коммунизмом.
Пришлось мне объяснить редактору:
— Понимаешь, штатная работа не для меня. Чиновником я становиться не желаю. Дисциплине подчиняться не способен. Подработать — это с удовольствием. Но главное мое занятие — литература.
— Сочувствую, — заметил Тарасевич искренне, без всякого желания обидеть.
Тарасевича два раза отвлекали. Затем он бегал в студию. Затем беседовал по телефону женским голосом: «Кого вам надо?.. Нету Тарасевича. Сама его весь день разыскиваю...» Затем чинил компьютер с помощью ножа для разрезания бумаги. И лишь потом он сформулировал мое задание:
— Едешь в Калифорнию. Участвуешь в симпозиуме «Новая Россия». Записываешь на пленку все самое интересное. Берешь интервью у самых знаменитых диссидентов. Дополняешь все это собственными размышлениями, которые можно почерпнуть у Шрагина, Турчина или Буковского. И в результате готовишь четыре передачи, каждая минут на двадцать.
— Ясно.
— Вот программа. Действуют три секции: общественно-политическая, культурная и религиозная. Намечено около двадцати заседаний. Тематика самая невероятная. От Брестского мира до Ялтинской конференции. От протопопа Аввакума до какого-нибудь идиотского Фета. Короче, Россия и ее будущее.
— Какое же это будущее — Фет, Аввакум?..
— Меня не спрашивай. Есть программа. Пожалуйста — «Эхо Ялтинской конференции. Доклад Шендеровича». Читаю дальше: «Фет — провозвестник еврокоммунизма. Сообщение Фокина». Между прочим, тут есть и о будущем. Вот, например. «Россия и завоевание космических пространств». «Экуменические центры будущей России». И так далее.
— Сориентируюсь на месте.
— Мероприятие завершится символическими выборами.
— Кого же будут выбирать?
— Я думаю, президента.
— Какого президента?
— Президента в изгнании.
— Президента — чего?
— Я думаю — будущей России. Президента и всех его однодельцев — митрополитов, старост, разных там генералиссимусов... Да что ты ко мне пристал?! Намечено серьезное общественное мероприятие. Мы должны его отобразить. Какие могут быть вопросы?! Действуй! Ты же профессионал!..