Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933-1937 гг.

Жуков Юрий Николаевич

Сегодня их обвинение в прямом соучастии слишком уж напоминает ритуальное жертвоприношение при похоронах племенного вождя. Но в конце декабря 1934 г. оно воспринималось иначе, служило более чем веским доводом в пользу существования и террористической подпольной организации, и подготовленного ею заговора и исключало даже саму мысль о возможности действий Николаева в одиночку, да еще по каким-то личным мотивам.

Практически тогда же, в 20-х числах декабря, руководство НКВД предполагало, если удастся, провести еще один процесс, напрямую связанный с убийством Кирова. Для него намечалась небольшая группа из восьми человек как видных, так и мало кому известных сторонников Зиновьева — И.П. Бакаев, A.M. Гертик, С.М. Гессен, А.С. Куклин, Я.В. Шаров, Л.Я. Файвилович, И.С, Горшенин, B.C. Булах — тех, кто уже в ходе следствия продемонстрировал готовность давать нужные показания. И еще —

Милда Драуле, которой предстояло, как можно догадаться, «чистосердечно» подтвердить прямую связь между зиновьевцами Москвы и Николаевым. Вместе с тем готовилось и заседание Особого совещания, перед которым должны были предстать 137 человек, на чье признание собственной вины рассчитывать не приходилось. Им загодя определили различные меры наказания — от восьми лет ссылки до пяти лет заключения в Суздальский концлагерь либо в Ярославский, Челябинский, Верхнеуральский политизоляторы. В этой группе находились Зиновьев, Каменев, Сафаров, Вар-дин, Залуцкий, Евдокимов, Федоров. Уверенность высшего руководства страны именно в таком близком решении была столь сильна, что о нем уведомили и все население — публикацией в газетах 23 декабря очередного сообщения «В народном комиссариате Внутренних дел».

План, не предполагавший прямого обвинения Зиновьева и наиболее известных его сторонников в причастности к убийству Кирова, отвергли три недели спустя. Заменили иным, в соответствии с которым дела семерых видных оппозиционеров перенесли для процесса, а Драуле выделили в отдельное судопроизводство.

Второй и третий процессы проходили также в Ленинграде, 15—16 января 1935 г. На первом из них, «по делу Зиновьева, Евдокимова, Гертик и других» («Московский центр»), носившем откровенно политическую окраску, предстало 19 человек, в том числе: Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, Г.Е. Евдокимов, И.П. Бакаев, AM. Гертик, А.С. Куклин, И.С. Горшенин, Я.В. Шаров. Если за три недели до того НКВД во всеуслышание заявил, что в отношении большинства из них «следствие установило отсутствие достаточных данных для предания их суду», то теперь якобы нашлись весьма веские факты, подтверждающие вину обвиняемых. Факты столь весомые, что мера наказания колебалась от десяти лет тюремного заключения (Зиновьеву, Гертику, Куклину, Сахову) до пяти (Каменеву, Башкировой, Браво)[18].

Третий официальный процесс, явившийся следствием убийства Кирова, в те же дни проводило Особое совещание. Оно быстро рассмотрело дела 77 человек, из которых 65 были членами партии (их исключили из рядов ВКП(б) только после ареста), а 57 действительно в прошлом являлись активными участниками оппозиции. Более того, именно в данную группу включили таких непримиримых противников политики сталинской группы, как Г.И. Сафаров, П.А. Залуцкий, А.И. Александров, Я.И. Цейтлин, К.С. Соловьев, в прошлом в той или иной степени открыто участвовавших в оппозиции, разделявших взгляды и позиции Зиновьева. Вместе с ними попали на скамью подсудимых первая жена Зиновьева — С.Н. Равич, хранитель части зиновьевского архива К.Н. Емельянов, а также чуть ли не все родственники Николаева — его мать М.Т. Николаева, сестры Е.В. Рогачева и А.В. Пантюхина, муж последней В.А. Пантюхин, двоюродный брат Г.В. Васильев, жена брата А.А. Николаева — Максимова.

Подобная пестрота, разноликость группы, представшей перед Особым совещанием, объяснялась, скорее всего, теми трудностями, которые необходимо было преодолеть и следователям, и только что избранному первым секретарем Ленинградского обкома А.А. Жданову, санкционировавшему все аресты. С одной стороны, требовалось изолировать бывших участников оппозиции, а с другой — хоть как-то доказать предъявляемые им обвинения, чего на обычном, даже закрытом суде добиться вряд ли было возможно. Отсюда, несомненно, и та «мягкость» Особого совещания, председателем которого являлся Агранов. Сорок человек приговорили к заключению в концлагерь сроком на 5 лет, 7 человек — на 4 года, 25 человек — к ссылке на 5 лет, 4 — на 4 года, 1 — на 2 года[19].

23 января, на этот раз в Москве, военная коллегия Верховного суда СССР определила судьбу бывшего руководства УНКВД по Ленинградской области. Начальника управления Ф.Д. Медведя и его первого заместителя И.В. Запорожца, вообще отсутствовавшего в городе с середины ноября, приговорили к 3 годам тюремного заключения. Начальника оперода А.А. Губина, замначальника особого отдела Д.Ю. Янишевского, начальника 4-го отделения (охраны) М.И. Котомина, уполномоченных различных отделов Г.А. Петрова, П.М. Лобова, А.М. Белоусенко, А.А. Мосевича — к 2 годам, а еще одного уполномоченного, М. К. Бальцевича — к 10 годам. Так была

оценена их «преступная бездеятельность»[20].

Наконец, 26 января 1935 г. закрытое постановление ПБ, занесенное в «особую папку», завершило карательные меры по отношению к зиновьевской оппозиции, зарегистрированной секретно-политическим отделом УНКВД по Ленинградской области. 663 бывших сторонников Зиновьева высылались на 3—4 года на север Сибири и в Якутию, и еще 325 человек переводились из Ленинграда на работу в другие районы страны[21].

Завершилось дело об убийстве Кирова пятым по счету процессом, информация о котором в то время нигде не появилась. 9 марта 1935 г. в Ленинграде выездная сессия военной коллегии Верховного суда СССР «за соучастие в совершении Николаевым теракта» приговорила к расстрелу М.П. Драуле, ее сестру О.П. Драуле 1905 г. р., члена ВКП(б) с 1925 г., работавшую секретарем парткома Выборгского дома культуры, и ее мужа P.M. Кулинера 1903 г. р., члена ВКП(б) с 1923 г., начальника планового отдела треста Ленштамп[22].

Итак, за убийством Кирова последовали беспрецедентные, небывалые еще по масштабам аресты, жесточайшие репрессии. На пяти процессах приговори ли к расстрелу 17 человек, к тюремному заключению на различные сроки — 76 человек, к ссылке — 30 человек, да к тому же сугубо партийным постановлением к высылке — 988 человек. Затронула же столь суровая кара в подавляющем большинстве бывших участников оппозиции, но лишь зиновьевской.

Следствие по делу об убийстве Кирова и порожденные им процессы завершились, но слишком многое так и осталось необъясненным, даже в закрытом письме ЦК. И прежде всего, почему столь раздувавшийся шумной пропагандистской кампанией в декабре 1934-го — январе 1935 г. «терроризм», который якобы стал для оппозиции единственным орудием политической борьбы против сталинской группы, не привел к адекватным мерам со стороны узкого руководства? Не привел к изменению штатного расписания и структуры органов охраны высших должностных лиц партии и государства (это все же произошло, но лишь в ноябре 1936 г.)?

Отсутствовал ответ и на самый важный, решающий вопрос: почему именно выстрел в Смольном 1 декабря 1934 г. послужил для Сталина поводом для начала устранения своих политических противников с помощью репрессий? Ведь если принять во внимание то, на чем даже сегодня упорно настаивают последовательные антисталинисты безотносительно к их политической ориентации, — чисто патологические черты характера Сталина, приписываемая ему паранойя, постоянный и безосновательный, безумный страх за свою жизнь, власть, судьбу, то следует оценить два события. Два события, позволявших Сталину, пожелай он того, начать ликвидацию своих противников более чем на год раньше.

Как достаточно хорошо известно, 18 августа 1933 г. у Сталина начался очередной отпуск, который он решил использовать и для ознакомительной поездки по стране. Из Москвы Сталин выехал поездом «особой нормы» в Нижний Новгород. Там пересел на теплоход «Клара Цеткин» и плыл до Сталинграда. Четыре дня путешествия по Волге в компании с Ворошиловым, Ждановым и начальником оперативного отдела ОГПУ и по совместительству специального отделения (охраны) К.В. Паукером пролетели незаметно. Столь же спокойной, ничем не нарушаемой оказалась и поездка автомобилем от Сталинграда до Сальска, посещение воинской части и конного завода, где хозяином выступил инспектор кавалерии РККА СМ. Буденный. От Сальска через Тихорецкую до Сочи Сталин и Ворошилов снова ехали поездом.

25 августа в 23 часа 55 минут они прибыли в Сочи, а спустя примерно час выехали на «бьюике» Сталина на одну из правительственных дач — «Зеленую рощу» близ Мацесты. И практически сразу же, при проезде через небольшой Ривьерский мост в самом центре Сочи, произошло то, что на языке милицейских протоколов ныне именуется дорожно-транспортным происшествием. На «бьюик», в котором сидели Сталин с Ворошиловым, налетел грузовик. Охрана, находившаяся во второй, хвостовой машине, немедленно открыла стрельбу. Испуганный более других всем происшедшим шофер грузовика — им оказался некий Арешидзе, изрядно выпивший перед злополучным рейсом, — тут же скрылся, пользуясь темнотой и знанием местности. После непродолжительной задержки Сталин и Ворошилов поехали дальше. На следующее утро в Сочи были приняты экстраординарные меры, издано и расклеено по всем улицам постановление горисполкома, ужесточавшее правила дорожного движения во всем районе: Все без исключения шоферы обязаны были незамедлительно пройти перерегистрацию и заодно дать подписку в том, что будут нести самую строгую ответственность за любые, даже незначительные нарушения вводимых правил.