Insider. 1

Джиллиан Алекс

Я последняя дрянь, и ей стоит меня презирать, а не окружать заботой.

— Как… Откуда ты взялась? — слова даются с трудом, но я хочу понять, что происходит.

— Все потом, милая. Выпей. — Миа подносит к моим губам стакан с холодной водой. — Я могу дать трубочку, так будет легче.

Я отрицательно качаю головой и делаю несколько глотков, когда Миа наклоняет стакан. Киваю в знак благодарности, чувствуя себя совершенно обессиленной.

— Я оставлю тебя, Лиса. Ненадолго. Ни о чем не думай. Теперь все будет хорошо. О тебе позаботятся. Здесь ты в полной безопасности.

Голос Миа Лейн, моей подруги по несчастьям, с которой мы осваивали уроки выживания в криминальных джунглях мегаполиса, в самой червоточине порока и бессердечия, ее голос… он звучит так мягко, так убаюкивающе-нежно, так умиротворяюще. Я чувствую, как спасительные объятия

сна снова распахиваются для меня, и падаю в них, чувствуя расслабляющее облегчение. Миа всегда была рядом в самые сложные моменты. И если она говорит, что я в безопасности, я не могу не верить ей. Ближе нее у меня никого не было, никогда... Но все же я смогла жить так, словно ее никогда не было, но она не держит на меня зла. Миа не такая, как я. Она всегда была лучше…

[Итан]

Сколько раз я просыпался в доме Перриша под писк медицинской аппаратуры и с ощущением игл в своих венах, разбитый и дезориентированный? Не так уж часто, если задуматься и посчитать. Но случалось всякое. Работа на Рэнделла всегда сопряжена с риском, и я знал на что подписываюсь, когда пошел на сделку с Дьяволом.

Моя память под воздействием обезболивающих и восстанавливающих препаратов играет со мной злую шутку, подкидывая картинки из прошлого, которые заставляют мое сердце сжиматься от боли. Мы все оглядываемся назад, в поисках причин к тому безумию, что творится в наших жизнях сейчас. Нас интересует вопрос: «За что?», «Почему?» и «Когда это кончится?». Но нам не узнать ответа, не сейчас и точно не завтра. В периоды сравнительного равновесия и спокойствия, мы начинаем думать, что знаем себя, но малейшая стрессовая ситуация обнажает прорехи, которые говорят об обратном. Я тоже был одним из этих наивных идиотов. Я считал, что научился носить броню, что неуязвим и закален в тех битвах, в которых проигрывал или одерживал победу. Мне столько раз приходилось выживать, падать и ползти наверх, что я практически чувствовал, как невидимые доспехи закрыли все слабые места, сделав меня почти таким же непробиваемым, как Перриш.{ Таким же, как Перриш… }Неужели это все, к чему я стремился — быть похожим на него?

Но я никогда не смогу достичь поставленной цели, у меня нет и сотой доли его дара, а иначе я не могу объяснить причины его влияния на людей, умение вести за собой массы, контролировать чужие мысли, заставлять воспринимать его волю за свою собственную. Я тоже поддался этому сверхъестественному воздействию. Но я никогда не был слеп, и всегда видел, что представляет собой Рэнделл Декстер Перриш. Только это ровным счетом ничего не меняет.

Вспоминая трагическую цепочку событий, которая привела меня к Рэнделлу, я не могу не думать, что в нашей встрече было нечто роковое. Я не верю в судьбу, но то, что случилось шесть лет назад не может не наводить на мысль о мистическом проведении, которое другие бы сочли стечением обстоятельств.

Однако, первым в моей жизни появился не Рэн, а его мать.

{Корнелия Перриш.}

Женщина, тайна которой так и не была разгадана. Ни при ее жизни, ни после ее трагической смерти. Женщина, ослепившая меня своей внутренней энергией. Женщина, взгляд которой проникал в потаенные задворки сознания, видел насквозь. Корнелия Перриш не была шарлатанкой, и она не была безумна. Только те, кто хоть раз видели ее лично и говорили с ней, знали, насколько феноменальными были ее способности. Но я уверен, что даже она так до конца и не поняла, что за монстра выпустила в этот мир.

В тот день, когда я пришел к ней, она была единственной надеждой спасти от полного краха жизнь моей семьи.

Я родился в Квинси, неблагополучном районе Кливленда, где зашкаливает преступность, в том месте, где свою власть устанавливают криминальные и аморальные личности, диктуя свои правила и наказывая несогласных, делая жизнь и без того несчастных людей еще хуже. Другими словами, я родился в грязном болоте, выбраться из которого дается шанс единицам. Я старался не обращать внимания на мрачных немногословных типов, которые приходили к отцу в любое время дня и ночи, на его долгие отлучки и слезы матери по ночам. Наверное, если сравнивать с другими, то я везунчик. У меня, по-крайней мере, была семья, и я любил своих родителей и младшего брата, который родился со сложным диагнозом. Отцу приходилось играть по правилам, которые диктовала жизнь в тех условиях, в которых мы оказались. Никто не виноват. Это был наш дом, и мы просто

выживали, как тысячи других. Если проводишь детство среди таких голодранцев, как ты сам, в бесконечном поиске халявной еды, лазая по помойкам возле крупных магазинов, подворовывая по мелочи в супермаркетах и на рынках, если твой отец открыто торгует дурью, мать пьет от отчаянья, а брат каждый день находится на волосок от смерти — в таких случаях начинаешь радоваться мелочам, ценить небольшие поблажки судьбы. Я хорошо учился, но в той школе, которую я заканчивал, получить нормальные знания, с которыми можно пойти дальше, было нереально, на репетиторов у меня не было денег, и значит, как другим подросткам района, мне предназначено сгинуть на грязных улицах. Но все это казалось таким неважным, когда я приходил домой и смотрел на своего брата, который практически не рос и в три года весил чуть больше восьми килограммов. Люк родился с врожденной патологией кишечника, и если бы ему вовремя поставили диагноз и оперативно провели операцию, то все его мучения закончились бы к полугоду. Но наши больницы не отличаются высоким уровнем обслуживания и качества медицинских услуг. Люку не повезло. Несколько операций прошли неудачно, и питание он мог получать только через катетер. Ему требовался особенный уход и наблюдение врачей, но на все это у нашей семьи не было денег. Только-только хватало на специальное питание для Люка и медикаменты, которые ему придется принимать на протяжении всей жизни.

И когда я смотрел на него, на своего маленького брата, которому повезло в сотни раз меньше чем мне, я испытывал стыд за то, что позволяю себе жаловаться на жизнь. Такой маленький и уязвимый, на самом деле, он был намного сильнее меня, и мы все становились лучше рядом с ним. Люк не стал обузой для моей семьи, напротив, он внес надежду, научил нас не сдаваться, хотя сам не мог сказать ни слова, а смотрел, только смотрел. Так серьезно, по-взрослому смотрел в глаза, и мне кажется, я понимал все, что он хотел бы мне сказать.

Когда мне было семнадцать лет, мою семью постиг удар, которого никто не ждал. Пропал отец. Он просто вышел из дома и не вернулся. Полиция оказалась бессильна, его подельники тоже ничего не знали. Никто его не видел и не имел представления, куда он мог деться. Отец словно сквозь землю провалился. Люди в нашем районе пропадали часто, многих из них потом находили с пулей в голове или с ножевыми ранами, забитыми насмерть, со следами пыток. Но я не хотел верить, что мой отец мертв. Я видел много смертей. Бандитские перестрелки, произвол полиции, которая стреляла на поражение, преследуя преступников, даже если те были безоружны, бытовые конфликты заканчивающиеся поножовщиной. Но одно дело, когда подобное случается с другими, пусть и совсем близко, и совсем другое, когда в эпицентре оказывается тот, кто тебе дорог. Я не мог смириться. Мать упала духом. Деньги были на исходе, приближался срок оплаты за комнату, заканчивались лекарства у Люка, и нас ждала незавидная перспектива. Я бросил учебу и пытался заработать всяческими способами, торговал марихуаной возле клубов, продавал ворованные мобильники возле метро, и даже устроился курьером по доставке заказных писем. Но тех денег, что я зарабатывал, конечно же было недостаточно для содержания нашей семьи на плаву.

О Корнелии Перриш знали все в нашем районе. Гадалка, сумасшедшая, шарлатанка, экстрасенс, ведьма, знахарка. Не было ни одного человека, который хоть раз не посудачил бы о ней, но лично ее никто не видел. Только те, кто получали разрешение на прием. Возможно, Корнелия действительная была больна каким-то психическим заболеванием, создав из своей квартиры крепость, которую никогда не покидала. Насколько это было правдой я не знаю, но люди говорили, что она никогда не выходила из дома. А за свои особые услуги брала натуральную плату. Продукты, лекарства. Одежду, книги, но никогда — деньги. И именно ее нежелание улучшить свои материальные условия многих заставляли говорить о ней, как о сумасшедшей, выжившей из ума женщине.

Но если бы люди были правы и Корнелия Перриш безумна, то почему из-за дня в день перед домом, в котором она жила, выстраивалась цепочка дорогих автомобилей. Я не знал, была ли к ней запись, или она сама выбирала, кого принять. Местные к Корнелии обращались крайне редко, только если идти больше было не к кому. То же самое случилось и со мной. Я поспрашивал людей в округе и узнал, что женщина сразу не берет плату и записи к ней нет. Нужно было просто встать среди других желающих получить помощь от местной колдуньи и ждать. А чего ждать — это уже вопрос второстепенный.