Инсомния-2
Шрифт:
Я добрел до какой-то ремесленной улицы, судя по вывескам, что уже хорошо. Где ремесленники, там и простой люд. Где простой люд, там и жилые дома. А где жилые дома…
Да, я уловил этот аромат, который ни с чем нельзя спутать. Легкая кислинка с примесью аммиака и серы витала в воздухе. Я потянул носом и свернул в нужный переулок. Не прошло и десяти минут, как запах стал невыносим, а улица под ногами превратилась в грязевое месиво.
Трущобы. Такие есть в каждом городе, а где их нет, там все еще хуже. Потому что что-то нечисто и уж
Шорохи, скрипы, шум, все имеет значение. Трущобы всегда живые, особенно в мире Эра, где все видит свои сны. Не знаю, триста лет для города это много или мало? В этот момент я пожалел, что не расспросил Хоупа подробней.
Но эманации боли, тоски и безысходности, что витали в этом месте, чувствовал даже я. Трущобы не умирают, а наоборот. Такие места живее всех живых, они существуют, расползаются, растекаются, забивая все стоки и щели своим смрадом.
Никогда не стоит недооценивать те районы города, что пропитываются отрицательными эмоциями каждый день. Живут ими, дышат ими, заполняя все вокруг. Не знаю, видит ли город свои сны, но трущобы точно видят. И могут многое показать тому, кто умеет смотреть.
Я не Хоуп, но у меня свои методы. Поэтому я с уважением ступал по чужой грязи, не привлекая лишнего внимания, обходя стороной местных дозорных исполинов, состоящих из жилистых отморозков и головорезов.
Не нарушал покоя, просто шел мимо, ища своего проводника. И нашел в одной из подворотен, куда привел меня звук разрастающейся потасовки. Трое мальчишек в старых, рваных лохмотьях. Два постарше, один крупный, второй мелкий, но юркий. Они избивали третьего, совсем щуплого.
Это когда тебе двадцать, ты можешь спокойно биться с парнем на несколько лет старше, если вы примерно одной комплекции. А когда ты ребенок, то паренек старше тебя на год-два уже кажется чем-то необоримым. А тут еще и двое на одного.
— Эй, мелюзга, — произнес я тихо. — Чего шумим?
Двое задир замерли и резко обернулись на меня. Чумазые, глаза злобные, но напуганные. Смотрят на меня исподлобья и пятятся. Трогать их нельзя, дети трущоб далеко не так беззащитны, как может показаться на первый взгляд. Особенно, если ты пришлый.
— Пошли вон отсюда, — я сделал шаг, полы плаща чуть сдвинулись, чтобы в тусклой предрассветной мгле блеснул эфес меча.
Двое испарились мгновенно, лишь зыркнув напоследок. Ладно, с мечом я погорячился, надо было браслетом ловца светить. Меч — оружие благородных и стоит не дешево. А хороший меч, пригодный в бою, а не только пугать, еще дороже.
— В порядке? — я присел на корточки, чтобы быть хоть немного на одном уровне с пацаном.
— Без тя бы справился, — сплюнул он кровью, поднимаясь и отряхивая грязные штаны.
— Эй, мне просто помощь нужна, — я вытащил серебряного орла из подсумка.
Глаза пацана блеснули на мгновение, но весь он тут же насторожился, словно уличный кот при виде пса. Вот-вот сбежит, стоит мне дернуться.
— Думаете, подсобили, так я сразу вам в ноги кланяться? Не на того нарвались. Я с вами никуда не пойду.
— Умный. Я спас тебя не для того, чтобы ты мне тут из чувства благодарности помогать начал.
— А зачем еще? Знаю я ваших, поманите, утащите и поминай как звали. Не куплюсь. Я хоть мал, да не дурак.
— Вижу. Потому я и обратился к тебе, а не к тем двум. Ты слабый и мелкий. Но до сих пор жив, а значит, мозги у тебя есть, и ты знаешь, как тут не сдохнуть, — на этих словах пацан замер, оценивающе глядя на меня. На монету он старался не смотреть. — Я тоже хочу просто не сдохнуть. И мне нужна твоя помощь, потому что я не из этих мест.
— И что вы от меня хотите?
— Скажем так. Я не в ладах с местной стражей, а еще с одним ловцом из ваших. Так что через день-два меня убьют. Мне бы, где дух перевести, да из города выбраться. Поможешь? — Я щелчком отправил монету в полет, но даже не понял, как она исчезла в кулаке мальчонки. Шустрый и ловкий. — Если я завтра смогу выйти из города живым, получишь еще две таких же.
— А гроши-то есть? — все еще недоверчиво спросил пацаненок. — Три и похлебку. Две похлебки. Но токо шоб полные.
— Два орла, — я продемонстрировал монеты. — И кормежка, если покажешь, где тут кормят.
Не то, чтобы мне было жалко денег, но этому засранцу палец в рот не клади, он и меч себе выторговать может.
— Коли вы с мастером с башни поцапались, — вздохнул паренек, — то вам одно не жить. Ловцы не чета стражам, а мастер так вовсе страшный.
— Ну, с мастером вашим я побеседовал, так что он еще день-два точно никого не напугает, — усмехнулся я, показывая браслет ловца. — Но вот потом, да, мне бы в городе задерживаться не хотелось бы.
Парень смотрел на стиснутый кулак, в котором ютилась серебрушка. Затем быстро заозирался по сторонам, но вроде бы никто не приглядывает. Страх в нем сейчас борется с жадностью и голодом. Он боится могучего мастера из башни, который все видит и за всем следит.
Похоже зря я сболтнул про то, что с ловцом поцапался, как бы мне теперь не пришлось нового проводника искать. Оно и понятно, я-то уйду, а пацану тут жить. И кто его знает, что мастер Луи сделает, если узнает, кто помогал слуге Архитектора.
Но вот пацан все же что-то для себя окончательно решил и посмотрел мне в глаза. Теперь уже без страха.
— Есть одно место, где не спрашивают ничего, если платишь. Там можно схорониться до вечера. На Краун караваны засветло уходят, так что вам придется до утра ждать. Я могу договориться на завтра.
— С чего ты решил, что мне надо в Краун?
— Раз вы тут, то пришли с восточных врат. С западных вы бы так далеко не дошли живым. А с востока сюда идут либо торгаши, либо изгои. И что-то я не вижу у вас котомки с товарами.