Институт фавориток
Шрифт:
— И все же… Восемьдесят лет! — Я никак не могу отойти от потрясения. — А как же ваш отец? Вдруг за время вашего анабиоза с ним бы что-то произошло? Кто бы тогда управлял планетой?
— У нас сложная система иерархии, Дейлина. Мой отец был не единственным правителем, как и я сейчас. Королей на Ле всегда несколько. В любой момент один из них находится в активной фазе жизнедеятельности и управляет планетой, остальные в это время вольны в выборе. Могут уйти в стазис, могут править наравне друг с другом, могут временно отойти от дел. Как я сейчас. Если со мной что-то случится и я не вернусь,
— А если прошедших испытание окажется много? Пять? Десять? Двадцать? Как тогда быть? Они все станут королями?
— Вероятно, да, — соглашается Атис. — Но такого еще ни разу не было за всю историю нашей расы. Обычно у нас всего три-четыре правителя. Кто-то не проходит испытание, кого-то останавливает риск, многие не хотят жертвовать личной жизнью, но большинство просто реально оценивают свои шансы, ведь по самочувствию после краткого стазиса можно понять, выдержишь ли ты длительный и насколько долгим он может быть. Тех, у кого на первом месте стоит желание служить обществу и готовых отказаться от уже имеющегося в настоящем в пользу эфемерного счастья в будущем, совсем мало.
— Значит, те, кто уходил в анабиоз одновременно с вами, тоже хотели стать королями?
Атис кивает, а я замечаю, как в его серых глазах появляется печаль. Что-то трагическое связано с его спутниками.
— Они не вернулись? — осторожно высказываю свою догадку.
— Один погиб. Он был моим братом, старше меня на двадцать шесть активных лет. Долго не решался на испытание, а в итоге не смог проснуться. Чем больше возраст твоей жизнедеятельности, тем труднее удерживаться в длительном стазисе. Второй очнулся примерно на середине назначенного нам срока. Ему не позволили стать королем, потому что он провел в анабиозе недостаточное число лет.
— А женщины в испытаниях не участвуют? — спрашиваю и прикусываю язык. Вот глупая! Какой в этом смысл? К правлению их все равно не допустят.
— Нет, не участвуют, — мягко отвечает Атис, вместо того чтобы в резкой форме отозваться об умственных способностях противоположного пола, как это наверняка бы сделали Атиус, Эстон или дядя Джаграс. — Наши женщины вообще стараются пользоваться стазисом крайне редко и осторожно. У них высокий процент смертности даже при небольших сроках, а чем дольше длится анабиоз, тем меньше шансов выжить. Поэтому у нас хоть и рождается девочек намного больше, чем мальчиков, но впоследствии соотношение полов выравнивается, а затем даже становится обратным.
— У вашего брата не было жены? Он так поздно решился на испытание. — Хотя и стараюсь оставаться деликатной, но все же не удерживаюсь от вопроса.
— Его супруга погибла за год до этого. Дочь уже совершеннолетняя, вышла замуж. Ему в принципе нечего было терять.
— А вам? — невольно срывается с моих губ, и я, ругая себя на чем свет стоит, прикрываю рот ладонью. Вот я себя и выдала!
Не знаю уж, догадался ли Атис о причинах моей заинтересованности, но отвечает он легко и не задумываясь:
— Если ты имеешь в виду личные симпатии, то мне тоже. Меня с ранних лет воспитывали, прививая мысль, что прежде всего я обязан пройти испытание. И я прекрасно сознавал, чем обернется для меня наличие семьи. Или просто любимой девушки. У моего отца было пять дочерей и всего два сына, которые могли унаследовать высокий уровень способностей и это доказать. Я был его надеждой и не мог себе позволить разочаровать отца, как это сделал мой брат, когда женился до испытания, фактически отказавшись от престола. Мне кажется, он и из стазиса не вышел именно потому, что не хотел жить без той, которая была ему дорога. В то время я брата не понимал. Злился, обвинял, упрекал. Теперь понимаю. Окажись тогда вместе со мной та, которая рядом сейчас, я бы тоже пошел против воли отца.
Значит, все же есть девушка.
Волна разочарования, смешанного с отчаянием и болью, охватывает меня. Тугим обручем сжимает грудь, останавливая сердце и застревая в горле. «И вы оставили ее на Ле?» — рождается в голове вопрос, но я его так и не задаю, потому что, подняв голову, встречаюсь с серым взором, в котором… Все что угодно, только не равнодушие.
Ой… Это признание? Он обо мне говорит? Хочет сказать, что ради меня готов пойти на конфликт с цессянами, потерять власть и даже жизнь?
— Я боюсь лишь того, что она не захочет со мной остаться, остальное для меня не важно.
Атис смотрит так задумчиво и выжидающе, что я понимаю — не ошиблась.
Сердце, оживая, заходится в сумасшедшем ритме, кровь приливает к щекам, воздуха перестает хватать. И так же неумолимо растет уважение к тому, кто думает прежде всего обо мне. Он ведь не сказал ничего прямо, оставил мне возможность отклонить его чувства, сделав вид, что ко мне они не имеют никакого отношения, если… Если я влюблена в Атиуса.
Но это же не так!
— Атис, я…
Поднимаюсь с дивана, чтобы это сказать, и не успеваю. Коммуникатор на руке короля выдает переливчатую трель, а вильюрер, встроенный в стол, принимается выбрасывать в воздух голопроекции.
— Мы вышли из подпространства, — присмотревшись к ним, сообщает леянин. — Корабли, которые мы ищем, тоже рядом. Мне нужно в рубку. — Он отталкивается от стола, оказываясь совсем близко. — Ты будешь ждать здесь?
— Я с вами. Пожалуйста! — говорю поспешно и умоляюще складываю руки, понимая, что не выдержу испытания неизвестностью.
На этот раз мы идем быстро, и я с растущим изумлением присматриваюсь к суете, наполняющей коридоры.
Тревожно мигающее освещение. Офицеры, спешащие занять свои рабочие места. Целый отряд в штурмовой экипировке, обогнавший нас и свернувший в боковой ход.
— Что происходит? — нервно спрашиваю.
— Не знаю.
Атис хмурится, решительно берет меня за руку, и оставшуюся часть пути мы тоже бежим, понимая, что происходит что-то серьезное.
На самом входе в рубку, едва раскрывается проем, раздается далекий грохот, пол уходит из-под ног, а я оказываюсь в объятиях Атиса, спасающего нас обоих от падения. Вцепившись в створку двери одной рукой, другой он крепко меня держит, не позволяя упасть.