Интересно девки пляшут, или Введение в профессию

— Иванов, совсем очумел, куда?.. — капитан Воробьёв опрометью бросился наперерез «тридцатьчетвёрке», медленно, но верно надвигающейся на кованые ворота средневекового замка. В несколько прыжков подскочив к танку и сорвав с плеча автомат, капитан с силой опустил приклад на броню. Танк дёрнулся и затих. В открывшемся люке показалась вихрастая голова командира лучшего экипажа полка Иванова Алексея.

— Слушаю, товарищ капитан!

— Куда прёшь, говорю. Не видишь,

твоя машина в ворота не проходит?

— Да шут с ними, с воротами, легче выезжать будет, — танкист довольно заржал.

— Разворачивайся, вон в той низине на прикол ставь.

— Товарищ капитан, там всё простреливается со стороны леса, а тут, около замка под липами, — в самый раз. Не хочется после победы в беду попасть.

— Разворачивайся, говорю! Ишь ты, под липами! Ты посмотри, красота какая кругом. Да ты половину сада гусеницами снесёшь! Какая к чёрту беда? Не кличь её, она и не придёт.

— Ага, не придёт, — Иванов с сомнением кивнул на сгоревший «Тигр», чернеющий в той самой низине. — Вчера только из леса выполз.

— Так он с белым флагом сдаваться шёл, а ты его первым же выстрелом…

— Бережёного бог бережёт. Кто ж его, немца-окруженца, — срифмовал Иванов, — поймёт, может, подобраться ближе хотел, а потом бы как влепил мне в борт прямой наводкой. Вы второй месяц на фронте. А я…

Короче, были случаи. Да и потом, нервный я за войну стал, товарищ капитан, и домой вернуться хочу. А тряпку белую вчера — виноват, не разглядел, — с вызовом в голосе ответил танкист. — Разрешите выполнять? — и, захлопнув крышку люка, исчез в утробе стальной машины.

Стальная махина Т-34, как бы поддерживая командира, тоже сначала недовольно заворчала, пару раз газанула, обдав чёрной копотью цветущие яблони, и, нехотя сдав назад, стала разворачиваться.

Легко поднявшись по мраморным ступеням замка, капитан Воробьёв столкнулся у парадных дверей с полковой разведкой.

— Всё чисто, — доложил, небрежно бросив руку к пилотке, старшина Разгуляев, по прозвищу Разгуляй. — Красота внутри необыкновенная. Можете вставать на постой.

— А вы куда теперь? — спросил Воробьёв из вежливости.

— А мы, куда Родина пошлёт. А пока приказано к восемнадцати часам вернуться в расположение полка. Так что теперь вы уж сами тут. Без нас.

Сказано это было с явной иронией и намёком на неопытность Воробьёва.

С одной стороны, капитан недолюбливал разведчиков за их вечно небрежное и возмутительно вольное отношение к начальству. Но с другой, оставаться без них, уверенных в себе, на территории, которую менее суток назад ещё занимали немцы, было страшновато.

И капитан Воробьёв, придав своему лицу как можно более спокойное выражение, протянул руку:

— Ну, бывай, разведка.

Зайти в замок один он так и не решился. Теперь, когда «эмка» с разведчиками скрылась за кромкой леса, громада замка из серого камня стала казаться уж вовсе негостеприимной и враждебной. Он нерешительно потоптался перед парадными дверями и, с досады сплюнув на мраморные ступени, быстро спустился вниз к танкистам.

Известие о том, что в замке расположится штаб полка, привёз офицер связи. К вечеру прибыли связисты и командир полка гвардии полковник Лелюх собственной персоной.

О гвардии полковнике Лелюхе Иване Петровиче в полку ходили легенды. Этот невысокого роста коренастый шатен с пронзительно голубыми глазами слыл среди солдат строгим, а порою жестоким командиром. Поговаривали, что раньше, в финскую, он был неисправимым весельчаком и дамским угодником. Но после того, как пропала без вести его жена Катерина, заброшенная в тыл к финнам корректировать огонь нашей артиллерии, он сильно изменился. Стал нелюдимым и угрюмым.

В его грустных глазах, казалось, навсегда поселилась печаль. Всё чаще полковник прикладывался к бутылке, явно превышая «наркомовскую» норму, что неизбежно приводило к взысканиям со стороны вышестоящего начальства. Сослуживцы с сожалением видели, что военная карьера да и сама жизнь, этого в общем-то хорошего и храброго командира неумолимо катится под гору. Но в 1944 году, ещё в Польше, сердце танкиста неожиданно для всех сразила наповал Верочка, вновь прибывшая в полк после мединститута. Около месяца все штабные гадали, как долго продлятся их отношения. Однако, к удивлению однополчан, Иван Петрович не собирался расставаться с симпатичной начальницей медсанбата. В его глазах опять появился тот радостный блеск, по которому можно точно и безошибочно определить человека, возродившегося к новой, счастливой жизни.

Вот и сейчас, расположившись на ночлег в обширном каминном зале замка, Лелюх первым делом достал из полевой сумки фотографию боевой подруги, бережно поставил её на каминную полку и огляделся. Внушительных размеров стены зала сплошь увешаны старинным оружием и портретами благородных старцев, а то и совсем ещё молодых мужчин. Одни изображены в рыцарских доспехах, другие — в мантиях, несколько бородатых вельмож в расшитых золотом камзолах. Под каждым портретом тщательно прорисованы гербы старинных родов, украшенные рыцарскими шлемами, тяжёлыми мечами, разноцветными боевыми знамёнами, а некоторые — венками из лавровых листьев. Но один большой портрет особенно притягивал взгляд. С него на полковника смотрел седоволосый старец могучего телосложения. Одет он был в чёрного цвета мантию с ослепительно белым восьмиконечным крестом на груди, поверх одеяния накинут кроваво-красный плащ, завязанный под волевым подбородком потускневшей от времени золотой тесьмой. Взгляд умных глаз устремлён вперёд, и полковнику даже показалось, что рыцарь с портрета смотрит прямо на него, и в какое-то мгновение их взгляды встретились. Лелюх тряхнул головой, отгоняя наваждение, и стал оглядываться дальше. Каминный зал полковнику понравился. Пол в помещении, выложенный мрамором, завораживал затейливой мозаикой, а огромный дубовый стол, с расставленными вокруг него стульями, напоминающими королевские троны, украшала чудесная резьба.

На душе было спокойно и радостно. Война закончилась. А вокруг цвели яблони и дурманящее пахло мирной жизнью. Запах этот пьянил и кружил голову.

Короткий вой снаряда и взрыв, отбросивший полковника к стене, слились воедино. Сразу же за окнами, забранными тяжёлыми коваными решётками, застучал пулемёт, раздалось ещё несколько взрывов, и стало тихо. Полковник тяжело поднялся и огляделся в поисках слетевшей фуражки. Снаряд, выпущенный, судя по всему, из немецкого самоходного орудия «Фердинанд», полковник узнал его по характерному звуку, влетел в окно и разорвался, угодив прямо в камин. Подняв фуражку и отряхнувшись, полковник увидел, что среди обломков камина что-то блестит. Наклонившись, Лелюх поднял с пола медальон в виде разрубленного пополам мальтийского креста на массивной золотой цепи, в звеньях которой угадывались какие-то непонятные символы.

— Товарищ полковник, — в зал влетел капитан Воробьёв в перемазанной глиной гимнастёрке, — с вами всё нормально?

— У меня-то всё в порядке. А у вас? Докладывайте, — и полковник машинально положил находку в планшет.

— «Фердинанд» недобитый из леса выполз. Сделал три выстрела, ну мы его… В общем, у леса догорает.

— Потери есть?

— Никак нет, товарищ полковник. Все, вроде, целы.

— Вроде… Вечно у тебя, Воробьёв, всё не как у людей, — махнул рукой полковник.