Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №3

Журнал «Домашняя лаборатория»

Перешли в третью комнату. Она оказалась пустой — ни книг, ни вывески. Зато под окном каменный алтарь. Три дверных проема: один тот, из которого мы вышли, другой вел в семиугольную комнату — ту самую, с которой мы начали, — третий уводил в новое помещение, похожее на все прежние, но с новой надписью: "Obscuratus est sol et aer" <И помрачилось солнце и воздух (лат.)>. Отсюда был проход в следующую комнату с вывеской "Fasta est grando et ignis" <И сделались град и огонь (лат.)>. Тут других дверей не было, то есть этот зал представлял собой тупик, из которого всякому вошедшему оставалось только повернуть обратно.

"Разберемся, — сказал Вильгельм. — Пять квадратных комнат, или вернее слегка трапециевидных,

в каждой по окну… Эти комнаты окружают семиугольный Зал без окон, но с лестницей… Элементарно, милый Адсон. Мы в восточной башне. Каждая башня снаружи имеет пять граней, пять окон. Вот и все. Эта пустая комната смотрит на истинный восток — так же как и хор церкви — и на рассвете солнечные лучи прежде всего озаряют алтарь. По-моему, это весьма правильно и благопристойно. Единственное, что тут необычно, — гипсовые стекла. Хитрая выдумка. Днем они прекрасно проводят свет. А ночью скрадывают все — даже лунное сияние. Вообще-то не ахти какой лабиринт. Надо посмотреть, куда ведут две остальные двери семиугольного зала. Думаю, что здесь я не заблужусь".

Учитель ошибался. Создатель библиотеки оказался хитрее, чем думал Вильгельм. Не могу толком объяснить, в чем было дело, но с тех пор, как мы вышли из башни, продвигаться становилось все труднее. Попадались комнаты с двумя, а то и тремя дверьми. В каждой было по окну — даже в тех, куда мы переходили из других комнат, также имевших окна, причем полагая, будто направляемся в центр Храмины. Везде одинаковые шкапы и столы, одинаковые ряды книг. Ничто не помогало отличать одну комнату от другой. Мы попробовали сверяться с надписями. Вторично наткнувшись на вывеску "In diebus illis" <Но в те дни когда (лат.)>, мы решили было, что это та самая комната, из которой мы недавно вышли. Но в той напротив окна имелась дверь, уводившая в соседний зал, определенно именовавшийся "Primogenitus mortuorum" <Первенец из мертвых (лат.)>; а здесь размещенная на том же месте дверь вела в комнату "Apocalypsis lesu Christi", то есть называвшуюся так же, как самый первый семиугольный зал, но только он был семиугольный, а эта комната трапециевидная. Так мы пришли к выводу, что одни и те же надписи повторяются в разных помещениях. Две комнаты с вывесками "Apocalypsis" оказались совсем рядом; дальше шла комната с новой надписью — "Cecidit de coelo stella magna" <И упала с неба большая звезда (лат.)>.

Происхождение этих надписей было очевидно — Откровение Иоанна. Но мы не могли уяснить ни цель, ни логику их размещения. Еще сильнее запутывалось дело из-за того, что некоторые — немногие — вывески были выполнены в алом, а не в черном цвете.

Нас снова занесло в семиугольный первый зал (его мы узнавали безошибочно — там была лестница в скрипторий). Отсюда имело смысл продвигаться строго последовательно в избранном направлении, скажем, в правую сторону. Однако пройдя три комнаты, мы уперлись в стену. Отсюда путь лежал только вбок, через дверь в боковой стене. Там была комната снова с двумя дверьми — ломать голову не приходилось, — а за ней цепочка из четырех комнат и опять тупик. Из тупика мы вернулись в предыдущее помещение. Оставался еще один, неизведанный проем. Мы поспешили туда, миновали какую-то новую комнату — и оказались опять в исходном семиугольном зале.

"Как называлась последняя комната, из которой мы возвратились?" спросил Вильгельм. Я напрягся и вспомнил: "Equus albus" <Конь белый (лат.)>.

"Прекрасно. Найти сумеем?"

Найти ее мы сумели. Теперь из комнаты "Equus albus" мы повернули не туда, куда прежде, а в помещение, осененное вывеской "Gratia vobis et pax" <Благодать вам и мир (лат.)>, а оттуда, повернув направо, попали в какую-то новую анфиладу, которая, похоже, назад не вела. Хотя и там мы натолкнулись на все те же "In diebus illis" и "Primogenitus mortuorum" (новые

это были комнаты? или уже виденные?) — но зато в следующем зале обнаружили надпись определенно до тех пор не встречавшуюся: "Tertia pars combusta est" <Третья часть земли сгорела (лат.)>. И тут мы обнаружили, что запутались и уже не можем соотнести свое положение в пространстве с первоначальным — с восточной башней.

Подняв фонарь высоко над головою, я наугад шагнул в боковую комнату. И вдруг навстречу мне из темноты поднялось какое-то чудище уродливого сложения, клубящееся и зыбкое, как призрак.

"Дьявол!" — закричал я. Светильник чуть не раскололся об пол, а я, весь помертвев, забился в объятиях Вильгельма. Тот подхватил фонарь, мягко отстранил меня и двинулся вперед с решительностью, на мой взгляд сверхъестественной. Надо думать, он тоже увидел это существо, так как вздрогнул и отскочил. Затем вгляделся внимательнее, снова поднял фонарь и ступил вперед. И захохотал. "Ну, это ловко! Да тут же зеркало!" "Зеркало?"

"Зеркало, зеркало, храбрый рыцарь. Только что в скриптории ты с такой отвагой кинулся на живого врага! А тут увидел собственную тень — и чуть не умер. Кривое зеркало. Увеличивает и искажает фигуру".

Он за руку подвел меня к стене напротив двери. Волнистая блестящая поверхность, теперь освещенная фонарем с близкой точки, отразила нас обоих в гротескно уродливом виде. Наши фигуры расплывались, кривлялись и то вырастали, то съеживались, стоило сделать хоть шаг.

"Тебе следует почитать трактаты по оптике, — с удовольствием пояснил Вильгельм, — хотя бы те, которые несомненно были известны основателям этой библиотеки. Лучшие из них — арабские. Перу Альхацена принадлежит трактат "О зримых явлениях", где с совершеннейшими геометрическими чертежами изложены свойства зеркал — как тех, которые благодаря форме своей поверхности увеличивают самые мелкие предметы (сходным действием обладают и мои линзы), так и тех, которые дают перевернутое, косое, сдвоенное или счетверенное изображение. Бывают зеркала, превращающие карлика в великана или великана в карлика".

"Господи Иисусе! — вскричал я. — Так вот откуда берутся призраки, ужасающие всех бывших в библиотеке?"

"Возможно. Во всяком случае отлично придумано, — Вильгельм читал надпись над зеркалом: "Cuper thronos viginti quatuor". — Это мы уже видели. Но в той комнате не было зеркала. А в этой, наоборот, нет окон, хотя она и не семиугольная. Где же все-таки мы находимся? — Он осмотрелся и подошел к шкапу. — Адсон, из-за этих несчастных oculi ad legendum <Стекла для чтения (лат.)> я совершенно беспомощен. Прочти мне несколько названий".

Я взял наугад одну книгу. "Здесь не написано".

"То есть как? Вот же надпись! Где ты читаешь?"

"Это не надпись. Это не буквы алфавита. И не греческие — их бы я узнал. Какие-то червяки, змейки, мушиный кал…"

"А, по-арабски. И много таких?"

"Довольно много. А, вот — волею Господней — одна по-латыни. "Аль… аль-Хорезми", "Тавлеи"…"

"Астрономические табулы! Таблицы аль-Хорезми в переводе Аделярда Батского! Редчайшая книга! Дальше!"

"Иса ибн Али", "О Зрении…", Алькинди, "О лучеиспускании звезд"".

"Теперь посмотри на столе".

Я приподнял крышку огромного лежавшего на столе тома "О тварях". Он открылся на изумительной миниатюре, изображавшей очень красивого единорога.

"Хорошая работа, — кивнул Вильгельм, который рисованные образы различал лучше, чем литеры. — А та книга?".

Я прочел: ""О чудищах различнейших пород". Здесь тоже иллюстрации, но по виду более старинные".

Вильгельм сощурился, вглядываясь в лист. "Это ирландская монастырская миниатюра примерно пятисотлетней давности. Книга с единорогом, судя по всему, значительно более поздняя, похоже — французской школы".