Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №3
Шрифт:
"А Михаил?"
"Боюсь, он напрасно теряет время. Кардиналу отлично известно, что папа не заинтересован в примирении. Бернард Ги знает, что его задача — сорвать эту встречу. А Михаил Знает, что поедет в Авиньон на любых условиях, так как не может допустить, чтобы орден потерял последнюю связь с папой. И рискнет жизнью".
Пока мы беседовали — не знаю, правда, как нам удавалось расслышать друг друга, — диспут достиг кульминации. Вмешались лучники, повинуясь приказу Бернарда Ги, и выстроились посредине залы, препятствуя двум шеренгам прийти в решающее соприкосновение. Но нападающие и обороняющиеся,
"В Евангелии сказано, что Христос имел кошелек!"
"Уймись ты со своим кошельком, который вы малюете даже на распятиях! Ты что думаешь — по какой причине Господь Бог, будучи в Иерусалиме, каждый вечер возвращался в Вифанию?"
"Если Господь Бог предпочитал ночевать в Вифании, это его дело! Ты что, будешь указывать, где ему ночевать?"
"Нет, я не буду указывать, старый козел! Но имей в виду: Господь Бог возвращался в Вифанию потому, что у него не было денег заплатить за гостиницу в Иерусалиме!"
"Сам ты козел, Бонаграция! А чем, по-твоему, питался Господь Бог в Иерусалиме?"
"Ты что, считаешь, что если лошадь берет от хозяина корм, чтоб не умереть с голоду, — этот корм ее имущество?"
"Ага! Ты сравнил Христа с лошадью!"
"Нет, это ты сравнил Христа с продажными прелатами, которые кишат у вас при дворе, как в навозной куче!"
"Вот как? А сколько раз папская курия впутывалась в судебные процессы, чтобы вызволять ваше собственное добро?"
"Церковное добро, а не наше собственное! Мы им только пользуемся!"
"Пользуетесь, чтобы объедаться, чтобы обставлять ваши роскошные храмы золотыми статуями! Ах, лицемеры, вместилища беззаконий, гробы повапленные, клоаки разврата! Вам прекрасно известно, что милосердие, а вовсе не бедность — главный принцип праведной жизни!"
"Это сказал ваш прожора Фома Аквинский!"
"Ты, кощун! Думай что мелешь! Тот, кого ты назвал прожорой, канонизованный святой, почитаемый римской церковью!"
"Фу-ты, ну-ты! Канонизованный святой! Да Иоанн его канонизовал, чтоб насолить францисканцам! Ваш папа не имеет права назначать святых, потому что сам он еретик! И вообще ересиарх!"
"Эту песенку мы не впервые слышим! Поете под дудку баварского чучела, повторяете то же, что он тявкал в Саксенгаузене с подсказки вашего Убертина!"
"Выбирай выражения, ты, свинья, отродье Вавилонской курвы и всех прочих шлюх! Всем известно, что в тот год Убертин был не при императоре, а как раз в вашем Авиньоне, на службе у кардинала Орсини, и папа даже посылал его с поручением в Арагон!"
"Знаем, знаем, как он терся со своим обетом бедности у стола кардинала! Точно так же как теперь околачивается в самом богатом аббатстве на полуострове! Убертин, а если тебя там не было, скажи, кто подсунул Людовику твои писания?"
"Что я, виноват, если Людовик использовал мои писания? Конечно, твои он не использует, поскольку ты неграмотный!"
"Кто, я неграмотный? А ваш Франциск был грамотный, что разговаривал только с курицами?"
"Святотатство!"
"Это ты святотатствовал, полубратский потаскун!"
"Никогда я не был потаскуном, и ты это знаешь!"
"А кем ты был со своими полубратьями, когда залезал в кровать Клары Монтефалькской?"
"Разрази и убей тебя Господь! Я в те времена был инквизитором, а Клара уже и тогда вся благоухала святостью!"
"Клара-то благоухала, да ты не к тем запахам принюхивался, когда читал утреню монашенкам!"
"Говори, говори, гнев Господен все равно тебя постигнет, как постигнет и твоего хозяина, пригревшего двух отъявленных еретиков — остгота Экгарта и английского чернокнижника, которого вы зовете Бранусертоном!"
"Достопочтенные братья, достопочтенные братья!" — взывали кардинал Бертран и Аббат.
Пятого дня ЧАС ТРЕТИЙ,
где Северин сообщает Вильгельму о необычной книге, а Вильгельм сообщает делегатам необычные воззрения на проблему мирской власти
Спор разгорался еще сильнее, когда один из послушников, карауливших за порогом, вошел в двери, добрался до противоположного конца залы, пригибаясь, как человек, бегущий через поле в грозу, приблизился к Вильгельму и прошептал ему на ухо, что Северину необходимо срочно с ним поговорить. Мы вышли в сени, забитые любопытными монахами, которые жадно вслушивались в голоса за дверью, надеясь сквозь крик и шум разобрать, что же происходит в зале. В первых рядах находился Имарос Александрийский, встретивший нас своей обычной ухмылкой, полной снисхождения к ничтожеству бедного рода людского. "Несомненно, с тех пор, как появились нищенские ордены, христианский дух изрядно возвеличился", — сказал он.
Вильгельм довольно грубо отодвинул его с дороги и направился к Северину, поджидавшему в углу. Тот был очень встревожен и не хотел ни о чем говорить в толпе, но сумятица происходила такая, что найти тихое место было совершенно невозможно. Мы собрались выйти на улицу, но тут на пороге капитулярной залы показался Михаил Цезенский и стал делать Вильгельму знаки, чтобы тот шел обратно, так как скандал, по всей видимости, утихает и можно продолжать обсуждение.
Вильгельм, разрываясь между двумя новыми мешками сена, велел Северину говорить здесь, только тихо. И Северин перешел на шепот, стараясь, чтоб никто его не услышал.
"Беренгар действительно побывал в больнице, прежде чем укрыться в банях", — сказал он.
"Откуда ты знаешь?"
Тут кое-кто из монахов пододвинулся поближе. Наше перешептывание явно привлекало интерес. Северин еще более понизил голос, непрерывно озираясь по сторонам.
"Ты мне говорил тогда, что у этого человека… кое-что имелось при себе… Ну так вот, я нашел нечто у себя в лаборатории… Среди прочих книг. Неожиданно. Это чужая книга. Очень странная книга".
"Должно быть, та самая, — торжествующе сказал Вильгельм. — Скорей неси сюда".