Интервью с вампиром
Шрифт:
Вампир повернулся и посмотрел в окно, складки его плаща мягко пошевелились. Юноша наклонился, проверил ленту, вытащил из портфеля другую кассету, извинился перед собеседником за задержку и вставил ее в диктофон.
– Наверное, мой вопрос слишком личный.
– Ничего подобного. – Вампир резко повернулся к нему. – Это был верный вопрос. Да, я знаю любовь, и я по-своему любил Бабетту. Но это не была главная любовь моей жизни. Она была предтечей.
Но вернемся к моему рассказу. Благотворительный бал Бабетты прошел успешно, и ее возвращение в общество состоялось. Большой капитал стер последние сомнения в умах родителей и поклонников, и вскоре она вышла замуж. Летними вечерами я часто навещал ее, ничем не выдавая своего присутствия, и ее счастье делало счастливым
А теперь я привел к ней Лестата. Он бы давно уже переубивал всех Френьеров, если бы я не мешал, и сейчас он решил, что наконец-то пробил его час и я заодно с ним. «Какая польза нам от их смерти? – Я хотел его сразу разуверить. – Ты зовешь меня идиотом, а сам ведешь себя, как последний дурак. Ты думаешь, я не знаю, зачем ты превратил меня в вампира? Ты не смог бы прожить без меня, не справился бы с самой простой проблемой. Годами я делал за тебя все, а ты бил баклуши с чувством самодовольного превосходства. Ты рассказал мне все, что знаешь, и у меня теперь нет ни малейшей надобности в тебе. Наоборот, это я тебе нужен. Так вот, если ты дотронешься хотя бы до одного из Френьеров, я тут же избавлюсь от тебя. Между нами начнется война, и вряд ли стоит объяснять, что в одном мизинце у меня больше здравого смысла, чем у тебя в голове. Так что смотри сам».
Странно, но мои слова его напугали. Он, естественно, стал говорить, что ему известно многое, о чем я еще не знаю: о разных опасностях, подстерегающих вампиров, о каких-то особых типах людей, убийство которых может оказаться гибельным для меня самого, о местах на земном шаре, куда мне не следует попадать по той же причине, и прочую чепуху, вызывавшую у меня едва переносимое раздражение. Впрочем, на этот раз за недостатком времени я не обращал на него особого внимания. Приблизившись к плантации Френьеров, мы увидели свет в доме надсмотрщика. Он пытался успокоить рабов, убежавших с Пон-дю-Лак, и своих собственных. Отблески пожара все еще виднелись на фоне темного неба. Бабетта, полностью одетая и очень деловитая, отправляла повозки с людьми и инструментами на помощь в борьбе с огнем. Испуганных рабов с моей плантации собрали в отдельную группу, и никто тогда еще не верил их рассказам о случившемся. Бабетта знала, что произошло нечто ужасное, и подозревала убийство, но не допускала даже мысли о сверхъестественном. Отдав необходимые распоряжения, она ушла в кабинет занести запись о пожаре в дневник. Там я и нашел ее. Уже почти рассвело. У меня оставалось в запасе всего несколько минут, чтобы убедить ее помочь нам. Я заговорил, стоя за ее спиной, и запретил ей оборачиваться. Она подчинилась, спокойно выслушала меня. Я объяснил, что мне нужна комната, чтобы передохнуть.
«Я приходил к тебе раньше и ни разу не причинил тебе зла. Все, чего я прошу, – ключ и обещание, что никто не попытается войти в комнату до полуночи. Завтра вечером я расскажу тебе все». Я был на грани отчаяния: небо на востоке уже начинало светлеть. Лестат стоял с гробами в саду неподалеку от дома.
«Почему вы пришли именно ко мне?» – спросила она.
«А к кому же? – отозвался я. – Разве не я протягивал тебе руку, когда ты больше всего нуждалась в помощи, окруженная слабыми и беззащитными людьми, судьба которых целиком зависела от тебя? Разве не я дважды давал тебе верный совет и потом с радостью следил за твоей счастливой и спокойной жизнью? – Через окно я видел, что Лестата уже охватывает паника. – Дай мне ключ от любой комнаты. И пусть никто не подходит к ней до заката. Я клянусь, тебе не придется пожалеть о сделанном».
«А что, если я откажусь… вдруг вас послал дьявол?» – Она собиралась обернуться.
Я протянул руку и потушил свечу. Она видела мой силуэт на фоне сереющих окон.
«Если ты не поможешь мне, если ты думаешь, что я слуга сатаны, я умру, – ответил я. – Молю тебя, дай ключ. Я мог бы убить тебя прямо сейчас, понимаешь? – Я шагнул к ней, решившись в отчаянии показать свое лицо. Она отпрянула и схватилась за ручку кресла, судорожно глотая воздух. – Не бойся. Уж лучше я умру, чем подниму на тебя руку. Умру, если ты
Она согласилась. Уж не знаю, что она подумала, но она дала мне ключ от одного из винных подвалов. Я не сомневался, что она видела, как мы с Лестатом затаскивали туда гробы. Оказавшись в безопасности, по крайней мере временной, я запер дверь и забаррикадировал ее изнутри. На следующий вечер, когда я проснулся, Лестат уже был на ногах.
– Значит, она сдержала слово?
– Более того. Она не только не пыталась открыть дверь, но даже еще раз закрыла ее на ключ снаружи.
– Но она же наверняка слышала рассказы рабов.
– Конечно. Лестат первым обнаружил, что дверь заперта с обратной стороны, и пришел в дикую ярость. Он хотел как можно скорее попасть в Новый Орлеан. Он стал подозревать меня.
«Я терпел тебя только из-за отца, – говорил он, тщетно пытаясь найти выход из запертой клетки. – Учти, теперь я тебе больше не верю».
Он явно меня боялся, даже перестал поворачиваться ко мне спиной, стал угрожать мне и понес уже совершенный вздор. Я сидел, прислушивался к голосам в комнатах над нами и думал, когда же он, наконец, заткнется. Я вовсе не собирался поверять ему свои чувства к Бабетте и свои надежды на нее.
Но не только об этом я думал. Вы спрашивали, как можно любить кого-то, будучи отчужденным от всего земного. Дело в том, что вампир может думать о нескольких вещах одновременно. Например, о том, что ты в опасности и, возможно, скоро погибнешь, и в то же самое время о чем-то совершенно абстрактном и отвлеченном от действительности. Так было со мной тогда. В глубине души, не облеченная в слова, во мне жила мысль о том, какой прекрасной и возвышенной могла бы стать наша дружба с Лестатом, как мало препятствий стояло на пути к этому и как много нас объединяло. Наверное, любовь к Бабетте навела меня на подобные размышления. Пропасть, разделявшую нас с ней, я мог преодолеть лишь одним способом – взять ее жизнь, слившись в последнем смертельном объятии, удовлетворить одновременно жажду любви и жажду крови. Но моя душа хотела познать Бабетту без убийства, не отнимая у нее ни минуты жизни, ни капли крови… Я хотел невозможного. Другое дело – Лестат, будь он хоть немного умнее и порядочнее. Я вспомнил предсмертные слова слепого старика: Лестат – блестящий ученик, влюбленный в книги, отобранные у него и сожженные. Сам я знал только того Лестата, который называл мою библиотеку «грудой пыли» и высмеивал мою страсть к чтению и углубленным размышлениям.
Шум в доме начал стихать. Потом все смолкло, и лишь иногда слышались звуки шагов и скрип половиц. Слабый, неровный свет пробивался сквозь щели в потолке. Лестат ощупывал кирпичные стены с чисто человеческим выражением безысходности и отчаяния на лице. Я понял, что, выбравшись отсюда, мы должны распрощаться друг с другом. Ради этого даже согласился бы переплыть океан. Понял, что мирился с ним только потому, что мне не хватало уверенности в собственных силах. Обманывал себя, что иду на жертвы только во имя спокойной жизни его старика и моей сестры с мужем. На самом же деле я оставался с Лестатом, потому что мне казалось, что он посвящен в тайны, без знания которых вампиру обойтись нельзя, и без него я ничего не узнаю. Но главное, он был единственный, кого я знал из мне подобных. Он никогда не рассказывал мне, как произошло его обращение, или где найти других вампиров. Это все еще волновало меня. Я ненавидел Лестата и хотел расстаться с ним, но кто знает, готов ли я остаться один?
Я сидел и думал, а Лестат гнул свое: я, мол, ему больше не нужен, и он не потерпит таких выходок, в особенности дерзких шуток каких-то Френьеров. По его словам, надо быть готовым ко всему, когда отопрут дверь.
«Помни! – говорил он. – Сила и быстрота – вот против чего им не удастся устоять. Ну и, разумеется, страх. Главное – вселить ужас во врагов. Забудь свою сентиментальность! Она может слишком дорого нам обойтись».
«Ты хочешь, чтоб мы разошлись?» – спросил я. Я надеялся, что он скажет «да», потому что боялся сам принимать решения. Точнее говоря, я еще не разобрался в своих мыслях.