Иные
Шрифт:
«Может быть, не знал. Просто по ходу дела сообразил воспользоваться моей оплошностью, чтобы уехать в другое место».
«Если так боялся Сейби, для него было бы логичнее сбежать сразу, до похода в Центр Управления Резервациями».
«Это слишком решительный шаг. Человек сразу оказывается вне общества. Очевидное зло. А что такое Сейби — еще непонятно».
«Может быть и так. По крайней мере, теперь мы знаем, где он. Сегодня же я свяжусь с Уфой и отдам приказ о его аресте».
«Ты его убьешь?»
«Ни в коем случае. Он нужен мне живым».
Но
Несколько месяцев не было никаких вестей. Пока не стало известно о появлении под Томском таинственного отряда низших, занимавшегося разбоем и убийствами Иных. Таинственность отряда заключалась в том, что его не могли обнаружить по повышенному эмоциональному фону. Отряд-невидимка. Потом стало известно, что низшие захватили склад оружия и строят где-то в тайге укрепленный лагерь. А еще через месяц отряд homo naturalis прорвался в Томскую резервацию и вывел оттуда несколько сотен низших. Заговорили о втором томском бунте. Первый произошел на заре политики тотального уничтожения, когда под Томском была организована первая резервация для homo naturalis, и имел еще более разрушительные последствия.
В этот же вечер ко мне зашел Тим.
«Ну, что, похоже, мы нашли твоего сына. Твой милый мальчик с гитарой под Томском развлекается».
«Не может быть!»
«Не обманывай сам себя. Все сходится. И место, и время, и свойство невидимости. Завтра летим в Томск. Это наш с тобой крест. Серж нам помочь собирается. Он ведь тоже большой специалист по лесам, как и ты».
Под Томском мы обходили деревни, расспрашивали местных жителей, всем без исключения сканировали сознание. Искали в лоб, методом тыка, но нашли. Вскоре мы с точностью до километра знали расположение лагеря. Тогда туда были посланы войска.
Тим планомерно обходил всех командиров с портретом Кости и убеждал взять его живым.
— Ну, если получится, — с сомнением отвечали военные.
Через несколько дней лагерь был окружен, и кольцо начало сжиматься. По информации перебежчиков вождь бунтовщиков еще был там и продолжал сражаться. Его описание полностью совпадало с приметами Кости. Мы больше не сомневались. Перебежчиков не убивали, даже не наказывали. Просто отсылали в отдаленные резервации. Мы не хотели пресечь этот поток. Нам нужны были новые сведения.
Лагерь обстреливали нещадно, жгли и бомбили. Через неделю по нашим подсчетам там осталось не более сотни защитников. А потом произошло резкое изменение эмоционального фона. Повстанцы неожиданно стали видны. Это могло означать только одно: Константин убит. За глобальным изменением эмоциональности мы могли не заметить этого локального всплеска. Теперь можно было действовать просто. Остановить сердца всем бунтовщикам. Причем, можно одновременно.
«Нет, только не одновременно, — возразил Тим. — Каждому в отдельности. И смотрите, что за человек. Вдруг, Костя еще жив».
В тот же день мы начали эту работу,
— Они падают прямо у костров, рядом с землянками, один за другим, без всякой причины. Это ужасно! Прошу вас, прекратите! Пощадите нас!
— Удел homo naturalis — слушаться Иных, — жестко сказал Тим. — Когда вы нарушали это правило, вы знали, на что шли.
— Там женщины, дети! Неужели вы всех их убьете?
Тим брезгливо поморщился. Это было смешно даже для Высших с их странной логикой. Нет ничего более глупого, чем спасать в первую очередь самых беззащитных. Спасать надо самых полезных, самых ценных для общества, тех, кто больше всего достиг. Ха! Женщины! Дети! Сказал бы он нам лучше, где Константин, если он жив!
— Где Константин? — спросил Серж.
— Наш вождь? Я вам скажу, если вы пощадите оставшихся в живых.
— Он еще и торгуется! — усмехнулся Тим. — Просканируй ему сознание.
— Ну, что ж, пусть поторгуется, — пожал плечами Серж. — Жаль тратить на него энергию. У меня следующее предложение: мы объявляем час, в течение которого из окружения в наш лагерь могут перейти все желающие. Мы сохраним им жизнь. За остальных поручиться не могу. Это будет их выбор. Устраивает?
— Да. Костя в одной из центральных землянок. Чуть к северу. Вход завешен синей палаткой. Там одна такая. Он тяжело ранен. В живот. Лежит без сознания… Он умирает.
Все-таки просканировали. Правда.
— Ну, зачем я сказал «час»? — опечалился Серж.
Однако обещание выполнили. Исполнение обещаний вызывает уважение низших. И это понимали уже тогда. Лучше завоевать авторитет, чем подавлять бунты. Мы, конечно, не должны опускаться до морали. Мораль — удел низших, искусственная замена разума для недостаточно интеллектуальных существ, костыль для безумцев. Но иногда требования морали совпадают с выводами рассудка.
Из окружения вышло не так уж много людей, в основном, женщины и дети. Homo naturalis остались со своим вождем. Как только час подошел к концу, с точностью до секунды, мы остановили сердца всем повстанцам. Одновременно. Не тронули только Костину землянку. Сами пошли туда по вымершему лагерю, лавируя между трупами. Я отодвинул синий полог. Из землянки на меня смотрело дуло автомата. Тим среагировал мгновенно. Костин защитник не успел выстрелить, прежде чем ему было остановлено сердце.
В землянке горела единственная свеча. Серж зажег фонарик. В глубине комнаты, на каком-то старом плаще лежал Костя. Он был невероятно бледен. Больше никого.
Тим подошел к Косте и занялся его раной. Бывший вождь повстанцев был еще жив. Тим снял кровавые гнойные бинты, убил бактерии, вывел гной, вынул пулю, восстановил нарушенные функции, стянул края раны, перевязал.
— Homo naturalis, — сказал он. — Очень плохая способность к регенерации. Я еще займусь его раной в стационарных условиях. Но, надеюсь, выкарабкается.