Иные
Шрифт:
— Георг, а что там сейчас написано?
Иной посмотрел куда-то в бирюзовое небо.
— Андрей Бекетов, ваби: Георг Левин, мой идентификатор (ты не поймешь), сервент, восемьдесят пять, планета Истар, пульс: сто, крайнее нервное напряжение, рекомендуется срочное сканирование.
— Да? Это на небе написано?
— Андрей, хочешь ты этого или нет, — я твой господин, и для того, чтобы знать содержание твоего имплантата, мне не нужно на него смотреть. Информация поступает ко мне непосредственно, каждую минуту.
— Больше не будет! — усмехнулся Андрей и коснулся ножом кожи рядом с имплантатом.
—
— Ну?
Он был прав, черт побери! Остановив руку, Андрей почувствовал привычное удовольствие от послушания господину. Не так круто, как от товаби, но тоже вполне себе. Медицинский факт! Впереди была трудная и мучительная борьба. Даже не с Георгом. С самим собой.
— Так, Андрей. Первый аргумент. Если ты вырежешь себе имплантат и останешься в живых (такая вероятность существует, хотя она невелика), твои люди последуют твоему примеру. Ты убьешь их.
— Ты меня не убедил. Прекрасно, если остальные последуют моему примеру. Они хотя бы умрут свободными.
— То, что ты сейчас сказал, на редкость глупо даже для homo naturalis. Они умрут. Точка.
— Надеюсь, не все. Это был первый аргумент. Второй столь же неубедителен?
— Слушай! Ты напрасно думаешь, что избавление от имплантата избавит тебя от зависимости от господина. Необходимость низшего подчиняться высшему не следствие высокой технологии, а выражение общемирового принципа гармонии. В первые десятилетия после Начала Изменений у низших не было никаких имплантатов, однако общественная система была уже очень близка к современной. Изобретение имплантатов только усилило гармонию и упрочило связь с господином. Да, вы стали послушнее. Это добавило обществу стабильности, но не более того.
— Ты еще надеешься убедить меня этим бредом? Ты же знаешь, что я читал!
— Там не вся правда. Нельзя перестать быть дери, Андрей! Операция установки имплантата необратима!
— Что ж, проверим. Был еще третий аргумент.
«Третий аргумент самый простой, радость моя. Как твой господин, я приказываю тебе не делать этого». — Георг не произнес этой фразы. Она прозвучала у Андрея в голове. Георг сказал это мысленно, как господин своему дери, и теперь внимательно смотрел на Андрея.
Вот оно! Третий аргумент еще и самый убедительный. Рука Андрея дрогнула. Он слишком четко представил себе, как отдает нож Георгу, чувствуя при этом невообразимую легкость и радость. Благодать! Сладостная покорность!
«Подчинение господину — высшее наслаждение для homo naturalis». Фраза из учебника. Самое ужасное, что в ней нет ни слова лжи. В этом Андрей убедился еще в детстве, когда родители приводили его в дом к товаби, чтобы маленький homo passionaris привыкал слушаться господина. Принести товаби стакан воды и быть от этого на седьмом небе от счастья. Сколько ему тогда было лет? Три? Или четыре? Первое яркое воспоминание детства? Возможно. После этого он смотрел на товаби, как на полубога. Впрочем, почему «полу»? Учебник лишь объяснял причину давно проверенного факта.
— Иди ты! — сквозь зубы бросил он Иному и молниеносно разрезал кожу возле имплантата.
Боль. Жуткая. Невообразимая. Словно с тебя живьем сдирают кожу. Всю. А в мозг, в районе затылка, вонзилась длинная тонкая игла с чудовищным ядом, и голова раскалывается на части.
— Ты не дослушал! Ты не услышал главного!
Георг говорил что-то еще, но Андрей уже не воспринимал окружающего. Он не понимал, как смог закончить операцию. Усилие воли. Насилие над собой. И мертвый имплантат полетел в огонь. Зашипел поджаривающийся кусочек плоти, свернулись и обуглились еле заметные тоненькие нити искусственных нервов. «Словно щупальца», — теряя сознание, подумал Андрей.
Последнее, что он почувствовал, были руки Георга, который перевязывал ему рану.
Андрей открыл глаза. Над ним желтела крыша палатки. Рядом сидел Георг.
— Ну, наконец-то! — сказал Иной.
— Я был без сознания?
«Да. Десять дней», — Георг перешел на ментальное общение.
— Десять дней!
«Не вслух, Андрей! Я уже делал тебе замечание. Изволь разговаривать со мной, как с господином».
— Я вырезал свой имплантат. Или мне это только приснилось? Почему я понимаю твои мысли?
Георг вздохнул.
«Я тебе десять раз сказал, что от этого ничего не изменится!»
— А остальные реакции?
«В порядке. Перейди на мысленное общение и почувствуешь удовольствие от послушания».
«Но почему?»
«Почувствовал?»
«Да…»
«Потому что ты не удалил себе имплантат».
«Как?»
«Сейчас Эмиль принесет тебе еду. Поговори с ним. Ему сделали операцию в двенадцать лет. Он все прекрасно помнит».
«Ладно. А как остальные? Что сейчас происходит в лагере?»
«Иные на свободе, естественно. Бывшим сторонникам Романа сделали психокоррекцию и передали господам. Мне пришлось взять себе всех сервентов. Еще четверо homo passionaris на мою голову! Мне и одного много».
«Романа тоже? Почему четверо?»
«Ты правильно посчитал. Мы не сочли возможным сохранить жизнь Роману Завадскому».
«Когда?»
«Десять дней назад».
«Ты хочешь сказать…»
«Да. Когда ты читал карточки, он был уже мертв».
«Где его похоронили?»
«Здесь опасно хоронить, Андрей. Мы просто уничтожили тело».
«Даже так».
«Да, еще погиб Даня Сильвестров. Попытался последовать твоему примеру и вырезать себе имплантат. Мы не смогли его спасти».
«Я тоже был на грани, да?»
«В тебя влили добрую половину нашего лекарственного запаса, хотя ты этого и не заслуживаешь».
«Ну, и сэкономили бы».
«Ты все-таки очень нам помог».
Андрей прикрыл глаза. Да, он им очень помог! Раб, вернувший себе рабство. Да и другим тоже!
«Андрей, не воспринимай это так. То, что ты сделал, действительно очень хорошо. Была восстановлена гармония. Причем с минимальными жертвами. Если бы остался существовать лагерь Романа, смертей было бы гораздо больше. И не только среди Иных. Просто у тебя сейчас болезненное восприятие. Будешь получше себя чувствовать — сделаем психокоррекцию, и к тебе вернется радость жизни и хорошее настроение. Ладно, выздоравливай!»