Инженеры
Шрифт:
– Молись, угодный богу человек, чтоб пророчество твое сбылось! - И совсем шепотом прибавила: - Молись за Артемия и Аделаиду!
И Аглаида Васильевна вышла на полянку, где ждали ее сын, Аделаида Борисовна, мать Наталия и другая монахиня, тоже пожилая, маленькая, полная.
– Милости просим!
– Позвольте прежде всего, дорогие мои, - сказала Аглаида Васильевна, познакомить вас с этой дорогой моей барышней. Она сестра Евгении Борисовны.
– А-а! - воскликнули монахини и жали руку Аделаиды Борисовны.
– Ну, тогда и вас уж тоже позвольте просить для знакомства на чашечку чаю.
Мать Наталия, махнув рукой и добродушно прищурившись, сказала:
– Уж все равно заводить знакомство, чем с одним, - она посмотрела на Карташева, - так вдвоем еще веселее.
Она скользнула по Аделаиде Борисовне и, низко кланяясь, протягивая рукой вперед, кончила:
– Милости просим, милости просим, и да благословит ваш приход господь бог и святой Пантелеймон наш! Мать Наталия и мать Ефросиния, вперед дорогу показывайте!
– Ну, или так - мать Наталия вперед, а я сзади, чтоб не разбежались! сказала вторая монахиня.
– И я с вами! - сказала ей Аглаида Васильевна.
Так они и шли под боковой колоннадой, и шаги их звонко отдавались по плитам, - впереди мать Наталия, потом Аделаида Борисовна и Карташев, а сзади Аглаида Васильевна с матерью Ефросинией.
Потом пошли длинным желтым коридором с такими же каменными плитами, темными, блестящими и звонкими. В окна коридора лил яркий свет, по другую сторону коридора шел ряд дверей в кельи. Иногда такая дверь отворялась, и оттуда выглядывала голова монашки. Увидев Аглаиду Васильевну, монашки радостно целовались, а Аглаида Васильевна знакомила их с ее сыном и Аделаидой Борисовной.
– А вот и наша хата! - сказала мать Наталия, широко распахивая дверь своей кельи и низко кланяясь. - Не побрезгуйте, Христа ради!
Все вошли в низкую продолговатую и узкую келью с маленьким окошечком в тенистую часть сада. В келье пахло кипарисом, мятой и еще какими-то пахучими травами или маслами.
Вдоль одной стены, ближе к окну, стояла застланная нара, против нее вдоль противоположной стены стенной шкаф со множеством полочек и ящичков.
Ближе к двери простой деревянный стол, покрытый цветной скатертью. Принесли еще два табурета, и все сели.
Молодая монахиня внесла медный, ярко блестевший самовар. Самовар кипел, пышно разбрасывая вокруг себя струи белого пара.
Молодая монахиня поставила самовар и ждала приказания. Это была стройная, красивая, с живым взглядом черных глаз девушка.
– Вот, позвольте вас познакомить, - сказала, привставая, мать Наталия, - наша молодая послушница Мария, во Христе.
– Мы знакомы, - приветливо ответила Аглаида Васильевна и поцеловалась с молодой монахиней.
Молодая Мария прильнула к Аглаиде Васильевне, так же радостно прильнула и к Аделаиде Борисовне и, потупясь, протянула руку Карташеву.
– А теперь, дорогая Мария, - сказала мать Наталия, - принеси нам хлебушка, икорки, балычка, грибков.
Мария бросилась было к дверям.
– Да, постой! - спохватилась мать Наталия, - принеси и сливочек. - И, обращаясь к Аглаиде Васильевне, прибавила: - Что ж нам неволить их? - Она показала на молодежь. - Придет еще время им поститься.
– Какая красавица ваша Мария! - качала головой Аглаида Васильевна, - и какая молодая! Невольно страшно за нее: вдруг - пожалеет.
– Господь спаси и помилуй, - перекрестилась мать Наталия, - у нас в болгарском монастыре был такой случай... Мария ведь тоже болгарка; еще девочкой со мной была! Ох, и перестрадали мы!
Разговор перешел на болгарские монастыри, на Болгарию, откуда мать Наталия только в прошлом году приехала. Начавшаяся война вызвала особый интерес к стране, за которую лилась теперь кровь.
Принесли просфоры, хлеб, икру, балык, грибки и сливки.
Все, не исключая и послушницы, сели около стола. Мать Наталия рассказывала, не торопясь, толково и умно.
– И красивы же болгарки. Таких красивых женщин, я думаю, нигде в мире в другом месте нет. Видала я Библию с рисунками. Так вот там только такие лица. И лицом, и складом, и поступью - всем взяли - каждая царица. А мужики у них маленькие, кривоногие, и, прости господи, есть такие уроды, что во сне увидишь - и испугаешься.
И когда все смеялись, мать Наталия смотрела, кивала головой и добродушно повторяла:
– Уроды, уроды...
– Есть и красивые! - сказала послушница и покраснела.
– Старыми глазами, может, и проглядела, - ответила сдержанно мать Наталия и заговорила о своей предстоящей поездке в соседний монастырь.
Напившись чаю, гости встали и, приглашая монахинь, попрощались с ними.
На обратном пути в коридор высыпал весь монастырь. Были тут и старухи и молодые. Все они ласково кивали головами, иногда крестили и по проходе о чем-то шушукались.
Аглаида Васильевна услыхала один этот возглас:
– В добрый час!
И, наклонив голову, перекрестилась.
Прямо из монастыря Аглаида Васильевна поехала по делам в город, а в это время мать Наталия крикнула Аделаиде Борисовне и Карташеву:
– А в садике нашем и не побывали; зайдите посмотреть!
Карташев посмотрел на Аделаиду Борисовну, та - нерешительно на него, мать Наталия настаивала, и оба они возвратились назад в монастырь.
Аглаида Васильевна уже с извозчика оглянулась, но у ворот стояла только мать Наталия, которая и показала ей широким взамахом на монастырь, крикнув:
– Заманила опять ваших голубков!
– Постой!
Аглаида Васильевна сошла с извозчика, и к ней быстро подошла мать Наталия.
– Ведь знаете, мать Наталия, я только сейчас вспомнила свой сегодняшний сон! Стою я будто у окна, и вдруг белая голубка опустилась ко мне на плечо и так воркует, так ласкается...
– Божий сон - в руку сон! Чтоб не сглазить. Да не сглажу - глаза голубые ведь у меня... Сколько живу, сглазу не было... Давай бог, давай бог.
Обе женщины еще раз поцеловались, и мать Наталия, вдруг отяжелев, слегка прихрамывая, пошла в монастырь.