Инженеры
Шрифт:
Удивительно, как преображает людей доверие. Я доверил Татьяне самый сложный на заводе цех, обещал поддержку, но не подпорку — предупредил я ее, и она справилась! Лишь однажды попросила о помощи.
Около одиннадцати раздался в моем кабинете звонок:
— Это Михалевич. Эдуард Иосифович, у меня рабочие бузят. Помогите, пожалуйста.
В цехе никто не работал, в кабинет начальника цеха набилось человек двадцать рабочих, а напротив них за столом сидели бледные Татьяна, Наталья Семенова и Алексей Перминов.
— В чем дело? — спросил я. — Я вас внимательно слушаю.
Сразу несколько человек, перебивая друг друга, начали кричать, что нормы эти женщины устанавливают неправильные, людям
— Так, — спокойно сказал я. — Вопрос серьезный, и я не могу устраивать перебранку со всеми сразу. Давайте поступим так: вы выбираете себе ответственного представителя, четко формулируете свои предложения, и в четыре часа ровно, после окончания работы, я прихожу сюда и мы обо всем с вами договоримся. А сейчас — рабочее время, все по местам!
Конечно, в четыре часа никто не пришел. Это была обыкновенная буза, проверка на вшивость, и мы, наша команда, отлично с ней справились.
За два с половиной года наш завод вырос вдвое по тоннам и вчетверо — по товарной продукции. Я брал для загрузки завода стеновые панели и прочую продукцию, с которой не справлялись другие заводы. Мы получали Первые места и Переходящие Красные знамена в социалистическом соревновании среди коллективов Объединения. Все показатели завода, и заработная плата тоже, перли как на дрожжах (у нас же всё пла нировалось от достигнутого!). Мы с Натальей Семеновой постепенно пересматривали и ужесточали нормативы (и рабочие соглашались! Вот какой была Наталья!), и всё же… Меня (а не Воронина) попросил зайти второй секретарь горкома и конфузливо стал говорить, что работаете вы хорошо, это правда, но зарплата у вас самая высокая в городе, так нельзя, у вас очередь на проходной, делайте что-нибудь, а то рабочие на других заводах начинают требовать, чтобы им платили как на металлоконструкциях. Я оправдывался, обещал поправить.
Я поймал себя на опасной мысли: чем меньше и реже Воронин бывает на заводе, тем легче и свободнее я себя чувствую. Было, однако, на заводе дело, которым директор интересовался особо. На участке по изготовлению стеновых панелей работала бригада из восьми человек, в том числе сын директора, и Воронин зорко следил за тем, чтобы там рабочие не очень утруждали себя и чтобы заработок в этой бригаде был самым высоким на заводе. Семенова неоднократно порывалась навести там порядок, установить нормальные, стимулирующие нормативы, но я ее каждый раз осаживал. Она понимающе вздыхала.
Я приезжаю на завод за десять минут до начала работы в цехах. Для меня очень важно услышать первый шум заработавшего крана — ровно в восемь, увидеть зажегшиеся дуги электросварки — тоже вовремя, услышать, как до того спящий, бесшумный завод наполняется голосами. И вдруг разом — зашумело, загремело, засверкало всё вокруг. Начался новый день. Он будет успешным! Я прохожу по заводу, кивком головы здороваюсь с рабочими, на ходу пожимаю руки мастерам и начальникам цехов. Они не задают мне вопросов. Я прошел весь завод — и ни одного вопроса… Получается, что я им не нужен, что ли? Торопливо прошла мимо Наталья Семенова, ее попросили в цехе обработки разобраться с новым нормативом. И всё без меня… Стоп! Ты же сам требовал, чтобы они не задавали тебе вопросов, прежде чем попытаются решить сами. Ты же требовал от Алексея Перминова (он теперь заместитель директора по производству), чтобы оперативки проводил за тридцать минут, не больше. И никакой пустой болтовни! Ты же требовал, чтобы задания цехам, участкам и бригадам на декаду были четко расписаны и рассчитаны по нормативам, и чтобы каждый рабочий знал, что он заработает. Чтобы начальники цехов с вечера расписывали задания на следующий день. Чтобы наутро каждой бригаде был доставлен металл и заготовки. И вот они научились так работать. А у тебя есть время, чтобы заниматься инженерной работой, готовить будущее. А еще — есть возможность, чтобы в пятницу вечером с близкими друзьями Перминовыми вместе с Люсей отправиться на два дня в дальние, безлюдные вятские леса, ночевать в лесной избушке у костра и возвра щаться с полными туесами брусники и ведрами грибов.
* * *
Всё изменилось внезапно. Воронин вдруг стал обращаться ко мне на вы. Странный и тревожный знак! Потом ко мне пришел растерянный Алексей Перминов.
— Эдуард Иосифович, Воронин ходит по цехам, откуда только взялся, допрашивает начальников цехов и бригадиров, они не поймут, чего он от них хочет. Меня допрашивал целый час, грозился разобраться и навести порядок. Я спрашиваю: Анатолий Митрофанович, Вы скажите, где у нас непорядок, мы всё поправим, а он говорит — после узнаете. Вы с ним поговорите. А то уже разлад идет, и Федоренко уже часами сидит у директора. Я от Федоренко требую, а он мне: я, говорит, получил задание от директора.
Потом пришла смятенная Семенова.
— Эдуард Иосифович, меня вызвал Воронин, допрашивал так, будто я какая-то преступница. Почему мы работаем не по государственным расценкам, а по нормативам? Я ему стала объяснять, что нормативы нами разработаны на основании этих расценок, но они учитывают нашу организацию труда, что они удобнее для планирования и понятнее рабочим, а он слушать не хочет. Грозился навести порядок. Мне что? Заявление подавать? — в ее глазах закипали слезы.
— Подождите, потерпите, Наталья Алексеевна, Воронина ктото неправильно информировал. Я постараюсь наладить все.
Я сидел и пытался понять, что случилось. Где я допустил оплошность? Если команда Воронин — Окишева начнет командовать заводом, то мне нужно будет уходить. Стоп! Окишева. Людка Окишева! На прошлой неделе я собрал технический совет, рассматривали новый заказ, а тут громогласная Людка заявилась — делать инвентаризацию стульев и столов. Помнится, я ее не совсем вежливо выпер, а она огрызнулась. Точно! Ведь она перестала заглядывать ко мне с неизменным «Как вы тут, может, чего надо». Балда же я! Ведь Майорова предупреждала меня: будьте осторожны! Я посмотрел на часы. Семь часов, Смирнов еще на работе.
— Александр Николаевич, я прошу принять меня завтра. Минут на пятнадцать.
В телефонной трубке зашелестела бумага.
— В четырнадцать часов. Устроит?
Я успевал на последний московский поезд.
Смирнов был один.
— Александр Николаевич, я проработал на Кировском заводе почти три года. Работали с Ворониным плечом к плечу. Я его ни разу не подвел, ни разу не подставил. И мы сумели поднять завод. Вдвоем. Но в последнее время кто-то стал вливать ему в уши, что я якобы претендую на его место. Вы меня хорошо знаете. Знаете, что директорства мне не нужно. Я — главный инженер и хорошо понимаю, что директор из меня не получится. Помогите мне. Поговорите с Анатолием Ми трофановичем. Пусть он выкинет из головы всякое недоверие ко мне, и обещаю Вам, что всё будет в порядке.
Смирнов внимательно смотрел на меня, мне показалась легкая смешинка в его серьезных глазах. Вышел из-за стола. Пожал мне руку.
— Поезжай. Работай. И ни о чем не думай.
Он не задал мне ни одного вопроса!
— Спасибо, Александр Николаевич!
Поезд из Москвы приходит в Киров рано. Без десяти восемь я уже был на заводе. Начинался обычный рабочий день. Навстречу мне шел Перминов. На его немой вопрос я ответил: «Всё в порядке, Леша, работаем». Он стиснул мне руку. А в девять ко мне заглянула Людка Окишева. «Ну как Вы тут? Может, чего надо?» — «Спасибо, Людмила Прокопьевна, всё в норме». А потом зашел Анатолий Митрофанович. «Ну, как у тебя дела? В порядке? Ну, я поехал в обком, зачем-то они меня опять вызывают».