Исчадие Кромки. Часть 2
Шрифт:
Но Демон, сжигаемый страстью и оскорблённый отказом, был глух к их мольбам. Для Ясноглазки наступили чёрные дни. Такой участи для своего народа она не хотела. Оставалось только два выхода. Либо уступить домогательствам Чернобога, чего она сделать не могла, не запятнав своей чести, либо умереть. Была, правда еще одна, очень маленькая надежда. В самой чаще глухого Заповедного Леса, в полном уединении, жила старая Ведунья. По слухам, она была старше многих языческих Богов. Вот к ней-то и направилась моя суженая…
Интересное кино выходит — опять на моём
— Едва только она подошла к опушке леса, — так же не останавливаясь, продолжал свой рассказ богатырь, — как перед ней появилась тропинка. Без страха ступила Ясноглазка на тропинку, и та быстро вывела её к домику Ведуньи. Превозмогая дрожь, вошла она во двор. На крылечке старого замшелого домика сидела старушка. Маленькая, сухонькая, с морщинистым, словно печеное яблоко лицом, и ни капельки не страшная. Вот только глаза прожигали девушку насквозь, в них была заключена какая-то притягательная Сила. Ясноглазка, опомнившись, поклонилась старушке до земли, но та не дала ей даже открыть рот:
— Знаю я твою беду, девонька. Знаю. Что не пошла к Чернобогу на поклон — молодец! Честь нужно беречь смолоду! Но смертью своей тебе от него не скрыться. Есть только одно место между Навью и Явью, где ты не подвластна ему будешь. Ни жива, ни мертва. За Кромкой — в неподвластных ни одной Силе Землях Хаоса.
— Бабушка я на всё согласная, только бы оставил ненавистный Чернобог всё моё племя в покое! — ответила, не задумываясь, Ясноглазка.
— Тогда девонька, возьми это веретёнце. Как только им уколешься, тут же душа твоя окажется меж двух миров: Явью и Навью, миром живых и миром мёртвых.
— Спасибо тебе, бабушка! — Поклонилась Ясноглазка старушке, а когда выпрямилась, оказалась снова на опушке Заповедного Леса. Словно никогда и не было ни старушки, ни домика. Только волшебное веретено никуда не исчезло.
Вот еще интересный момент, подумалось мне. А откуда он сам об этом всём узнал? Кто ему рассказал, как дело было? Но перебивать парня я не стал.
— Вернувшись домой, Ясноглазка зашла в опочивальню к отцу, — произнёс Иван, — где тот лежал, измождённый болезнью.
— Отец, — сказала она, — все беды племени из-за меня, когда я исчезну, всё кончится. Обещай мне, что ты сделаешь всё, о чём я тебя попрошу…
Через час старец, обессиленный болезнью, а еще больше потерей любимой дочери, появился на капище Чернобога.
— Передайте Ему, — сказал князь жрецам, — что Ясноглазки больше с нами нет!
Ярости Чернобога не было предела. Он перевернул весь Подземный Мир, обыскал Небеса, но не нашел Души несчастной девушки. Всё, что ему досталось, это её тело — не мёртвое, но и не живое. Тогда Чернобог приказал насыпать для Ясноглазки огромный курган, лучшие Одарённые Силой Мастера изготовили чудесную хрустальную домовину, в которой должно было вечно покоиться её нетленное тело…
Ага, вот куда история-то вильнула! Об этом даже товарищ Пушкин писал:
Перед ним, во
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
— Однако, после всего произошедшего с моей невестой, не стало и самого племени. Исчезли в один момент. Люди поговаривали — под землю ушли. А я с тех пор по свету хожу, ищу свою ненаглядную. Хотя бы курган, где спрятал её тело нанвистный Демон. Но пока… вот… — Богатырь виновато развел руками. — Не нашел.
— Не переживай, паря! — Хлопнул его по плечу Ломонос. — Кто ищет — тот всегда найдёт! За это надо обязательно выпить! Наливай!
Пока Ванька наполнял опустевшую тару хмельным напитком (уж не ведаю каким — все смешалось «в доме Облонских»), я вновь накинул на свои плечи ремни от гармошки. Накатило что-то на меня. Меха развернулись, и гармошка запела:
Ты неси меня, река, за крутые берега
Где поля мои поля, где леса мои леса
Ты неси меня, река, да в родные мне места
Где живут моя краса, голубы у нее глаза
Как ночка темная
Как речка быстрая
Как одинокая луна
На небе ждет меня она
За туманом огонек, как же он еще далек
Ты мне ветер помоги, милой весточкой шепни
Знаю, ждет меня краса
Проглядела в ночь глаза
Как ночка темная
Как речка быстрая
Как одинокая луна
На небе ждет меня она
Ты неси меня, река, за крутые берега
Ты неси меня, река, за крутые берега
Голубы у нее глаза
Как ночка темная
Как речка быстрая
Как одинокая луна
На небе ждет меня она[2]
Едва отзвучали последние аккорды, как кто-то рядом со мной зарыдал. Ну, просто-таки навзрыд. Я изумленно повернулся, вытащив руку из удерживающего ремня. Меха развернулись, и гармошка пиликнула, издав заунывный звук. Как оказалось, рыдал наш спасенный богатырь, утирая текущие по щекам слезы рукавом рубахи.
— Разорвал ты мне душу, старик, своей песней! — вздрагивая всем телом, воскликнул Ванька. — Не могу больше жить без Ладушки своей ясноглазой! Нету сил эту боль терпеть! Я уж искал её по всему свету… В таких краях побывал, которых и быть-то на свете не должно… Где люди черны, как смоль…
— Ты чего это, Ванюша, расклеился совсем? — Ласково обнял я парня за плечи одной рукой, а второй делая незаметный жест Ломоносу, чтобы наливал еще по одной. — Сейчас мы твою хандру быстро вылечим! Ты же столько уже сделал, столько земель в поисках ненаглядной прошёл… Знаешь, что за земли вокруг расстилаются? — спросил я, всовывая в руку богатыря стопку, наполненную крепким шестидесятиградусным ямайским ромом.
— Нет, — мотнул головой Иван, — давно уже слились для меня все страны и земли в одно серое марево. Я-то и Чудовищ истребляю теперь только с одной целью…