Ищейки Смерти
Шрифт:
— М-о-и-г-о-с-т-и-к-р-а-с-и-в-ы-е-о-т-н-ы-н-е-л-о-х-м-о-т-ь-я-п-р-о-ч-ь, — всё тем же чудовищным голосом произнёсло божество. В подтверждение слов, изодранная одежда на Филике и Краспе сотнями лоскутков разлетелась прочь, оставив хозяев полностью нагими.
«Сейчас изнасилует и убъёт! А потом ещё раз изнасилует…» — кровавыми буквами всплыли чудовищные мысли в голове Филики. Красп, казалось, был того же мнения.
Но, словно желая прогнать дурные сомнения гостей, из копошащейся массы пауков выплыли два цельных одеяния и шелковистой кожей окутали наёмницу и её спутника. Странная тонкая чёрная ткань с белыми паутиньими узорами оказалась на удивление тёплой.
Божество село во главе стола. Его гости были усажены невдалеке. Только после этого
— Н-е-т, — коротко и ясно приказало божество и вздрогнувшая Филика замерла. Но не скованная невидимой магической силой, а своими нервами, вновь завязавшимися тугим узлом.
— К-у-ш-а-т-ь-л-ю-б-я-т-г-о-с-т-и-г-о-с-т-и-у-г-о-щ-а-й-т-е-с-ь.
Громадные зелёные пауки принесли на своих брюхах накрытые крышками подносы.
— У-г-о-щ-а-й-т-е-с-ь-г-о-с-т-и, — отбивающим всякий аппетит голосом повторил Арахк и поднял свою крышку. В тусклом зеленоватом свете можно было ошибиться, но лежащее на подносе блюдо вполне могло в прошлой, более осознанной жизни оказаться головой и торчащим из неё скруглённым хребтом стрека…
Красп недрогнувшей рукой снял крышку. В нос ударил приятный запах варёной баранины. Голод превозмог страх, и прим жадно набросился на угощение. Косившаяся на него Филика сглотнула слюнку и открыла крышку. Копошащиеся личинки муравьёв тара, обрубки человеческих пальцев и залитые кровью глаза, безмолвно глядящие на девушку. Командирша зажмурилась, героически борясь и побеждая подступившие к горлу рвотные позывы. Дрожь отвращения прошлась по телу, очень уж хорошо смотрящемуся в новой облегающей одежде. Филика открыла глаза. Ну и воображение у неё! Никакие это не личинки, а варёный рис, обрубки пальцев — обычные бастонские сардельки, а глаза… да вот что-то больше нет ничего, что могло бы окровавленные глаза напомнить… В любом случае, еда — именно та, о которой командирша мечтала уже долгое время. Особенно невероятно сочные бастонские сардельки.
«Мушек жадно поедаешь, — просто не могло не всплыть в памяти Филики продолжение детской песенки, стоило глянуть на бога пауков, жадно высасывающего соки из хребта, — комаров и мошек разных: злых, кусачих и проказных…»
— Я-л-ю-б-л-ю-о-д-и-н-о-ч-е-с-т-в-о-н-о-п-л-о-х-о-д-о-л-г-о-о-д-и-н-о-ч-е-с-т-в-о, — признался Арахк, после того, как покончил с трапезой.
Громадные зелёные пауки притащили кувшины с красным вином и бокалы.
— Но почему же одиночество? — на сытый, смоченный великолепным вином желудок, язык Филики развязался сам по себе. — Вон у вас сколько друзей, — она покосилась на живой ковёр из пауков. Зарывшиеся в волосы членистоногие ничем о себе не напоминали, а значит, и не мешали, если о них не вспоминать умышленно.
Красп жадно поедал третью по счёту порцию телятины. Прыткие пауки-подносчики легко угадывали его желания.
— О-н-и-э-т-о-я-я-э-т-о-о-н-и, — всё тем же чудовищным, но вполне уже сносным голосом ответило божество.
В воздухе повисло молчание, наполненное мерным шуршанием десятков тысяч лапок пауков и смачным чавканьем Краспа.
Страх как-то отходил на второй план. Было что-то незлое, вполне дружелюбное и даже гостеприимное в обстановке вокруг. Арахк не казался таким уж страшным монстром, которым предстал при знакомстве. Всего лишь одинокий бог, заточивший себя в стены замка, вытесанного в скале магическими силами (версию с кротами Филика отбросила).
Набив кишки до отвала, Красп откинулся на спинку стула. Эх, сейчас бы закурить трубку с нортиспским табаком! Нет, быть того не могло: паук поднёс приму подкуренную трубку из дигрового рога. Ядрёный табачный дым распространялся по помещению с пугающей скоростью. Филика прокашлялась. Да, на такое способен только табак, выращенный в славном городе Нортиспе.
— Г-о-с-т-и-р-а-з-в-л-е-к-а-й-т-е-г-о-с-т-и-г-о-в-о-р-и-т-е-и-с-т-о-р-и-и-и-л-и-в-ы-н-е-г-о-с-т-и-В-Ы-е-д-а-м-о-и-х-м-а-л-ь-ч-и-к-о-в, — чудовищный голос звучал ещё зловещей, чем когда-либо.
Красп прокашлялся дымом. Ощутившая мгновенный холод под желудком Филика с трудом проглотила вино и отставила бокал.
Напряжение нарастало подобно сорвавшейся с вершины горы лавине. Пауки-подносчики, столь услужливо обходившиеся с гостями, и множество других громадных пауков окружили, выпятив смертоносные хелицеры. Засевшие в волосах и шерсти мелкие пауки оживились, заползали.
— Я-л-ю-б-л-ю-п-р-а-в-д-и-в-ы-е-и-с-т-о-р-и-и, — призналось божество.
— Есть у меня… эмм… одна великолепная правдивая история! — Красп пытался вычесать назойливых паучков, за что они награждали его болезненными укусами. — Мне её рассказал… эмм… один странник в скотской таверне «Жирные желудки». В общем, один вольный работорговец в компании своих верных подчинённых занимался отловом товара для города Старый Рин… — изжаленный укусами, словно уколами сотен иголок, прим перестал вылавливать засевших в шерсти паршивцев. Паучки, в свою очередь, перестали кусаться и, мало того, успокоились, перестали копошиться, словно затаились, прислушиваясь к истории. Громадные пауки уже не топорщили хелицеры. Но положенный успех нужно было ещё закрепить, поэтому Красп продолжал, не собираясь останавливаться:
— … заяц бежал прямо на него. Труда не составило поймать. Но тут из-за дюны появился виновник погони — громадный запыхавшийся люрт. Работорговец напоил его сонным зельем и упрятал в клетке. Может быть, благодаря такому удачному началу, улов и оказался просто сказочным. Не без потерь, конечно… Но такова уж судьба торговцев мыслящим товаром. В общем, улов был продан для игрищ на «Стадионе Правды». Практически все рабы слегли на потеху кровожадных зрителей. Да вот только пойманный в самом начале люрт — уцелел. А, как это известно каждому, хоть раз побывавшему в Старом Рине: уцелевшему на арене даруется свобода. Работорговец тогда не придал значения освобождению люрта. И очень зря. Через три года люрт, вместе со своими могущественными сообщниками, отыскал работорговца… Месть была жестокой, кровопролитной и страшной…
Красп замолчал. Сделал жадный глоток вина и ещё более жадную тягу из трубки. Едкий дым изо рта и ноздрей медленно растворился в воздухе.
— Т-в-о-я-и-с-т-о-р-и-я-п-р-а-в-д-и-в-а-М-н-е-н-р-а-в-и-т-с-я-с-и-л-а-л-ю-р-т-а-я-х-о-ч-у-е-щ-ё-п-р-а-в-д-и-в-у-ю-и-с-т-о-р-и-ю-я-о-д-и-н-о-к-и-й, — всё тем же чудовищным голосом, но, как показалось его гостям, как-то мягче сказал Арахк.
Пауки насторожились.
— Эта история про влюблённую девочку, — заторопилась Филика. — Она была молода и наивна. Её тело было девственно, а помыслы — чисты. Она полюбила соседского мальчишку. Он был ещё тем сорванцом: вечно растрёпанные волосы, оторванная верхняя пуговица на засаленной рубашке, постоянно выпачканное лицо то сажей, то пылью, то ещё чем-нибудь. Ну, то, что в городке он задирой был главным — это и так понятно. Девчонки от него без ума были. Но их все вместе взятые чувства вряд ли могли сравниться с чувствами той рыжеволосой девочки. Она любила его. Больше чем отца пьяницу. Больше чем распутную мать. Больше чем брата, объявленного в розыск за убийство своей жены и детей… Тот драчливый неряха — для девочки был воплощением всего светлого и доброго. Всего того, чего ей так не хватало в жизни. Конечно, когда девочка выросла, то поняла, что мальчишка был совершенно не таким, каким она его видела. Он был заносчивым, горделивым, эгоистичным и жестоким. Но девочка в упор не хотела видеть в нём плохие стороны. Только и делала, что мечтала о нём, рыдала днями напролёт, когда видела его в компании других девчонок. А мальчишка всё не хотел замечать её страданий.