Исчезающая лестница
Шрифт:
Первым шагом на пути, который привел к тому, что ей пришлось уйти из школы, действительно стала смерть Хейза Мейджора. Но человека, подтолкнувшего родителей Стиви Белл забрать дочь из Эллингэмской академии, звали Жермена Батт, причем сделала она это совершенно случайно.
В школе у каждого был свой конек, для Жермены Батт такой слабостью стала журналистика. До смерти Хейза у нее был скромный сайт с небольшим количеством фолловеров. Но если ты избрал своим ремеслом новости, то смерть – замечательный бизнес. Не зря же говорят, «как кровь, так сразу на первую полосу». (Так говорят… Сама Стиви не была в этом уверена… Просто так говорят, и все. Это значит, что мрачные, кровавые, жуткие истории всегда выходят на первый план, и именно поэтому новости всегда скверные. Когда все хорошо, окружающим наплевать. Между словами «новости» и «плохие» всегда стоит знак равенства.)
Доконавший Стиви репортаж вышел
Вот что Стиви пыталась в ту ночь всем рассказать. Элли обвинили: сначала в «Минерве», потом в Гранд-Хаусе. А она исчезла из запертой комнаты. Неожиданно и без всяких объяснений. Фьють – и все. Прошла через стены кабинета Альберта Эллингэма, потом по потайному ходу и… улизнула. Неизвестно, куда.
Школа об этом не сообщала. Официально Элли ни в чем не обвиняли. Ее считали студенткой, сбежавшей из закрытого учебного заведения. Проблема лишь в том, что после смерти Хейза родители Стиви подписались на оповещения Google обо всем, что касалось Эллингэмской школы, и именно поэтому им на глаза попался пост блога «Правда Батт» о том, что Стиви расследовала гибель парня, в то время как потенциальный убийца разгуливал на свободе. Через два часа после выхода материала Жермены у Стиви зазвонил телефон, а через десять папа с мамой уже с ревом мчались по подъездной дорожке к Эллингэмской академии вопреки правилу о запрете посторонних автомобилей. Вечер выдался слезливый; весь обратный путь до Питтсбурга Стиви молча и непрерывно плакала, глядя в окно, пока не уснула. В следующий понедельник она вернулась в старую школу, где ее поспешно включили в какой-то класс.
Весь фокус сводился к тому, чтобы не думать слишком много об Эллингэмской школе: о зданиях, запахе, воздухе, свободе, приключениях и людях…
О людях – особенно.
Она могла отправлять сообщения друзьям: Джанелль и Нейту. В основном Джанелль. И именно Джанелль чаще всего их ей присылала, спрашивая, как она. Стиви могла отвечать только на каждое третье-четвертое, ведь писать ответ означало думать о том, как ей не хватало встречать Джанелль в холле, в общей гостиной, видеть по другую сторону стола. Как не хватало осознавать, что ночью, когда они спали, подруга была через стенку – та самая Джанелль, которая пахла лимонами или апельсиновым цветом и повязывала голову одной из дюжины цветных косынок, чтобы уберечь волосы, когда работала с промышленным оборудованием. Джанелль создавала небольших роботов наряду с другими устройствами и теперь мастерила какое-то мудреное устройство для конкурса Гольдберга. Из ее сообщений было ясно, что после отъезда подруги она проводила много больше времени в мастерской и намного серьезнее сблизилась с Ви Харпер-Томо. Джанелль жила полнокровной жизнью, желая, чтобы в ней присутствовала и Стиви, а та испытывала в душе холод, была далеко, и здесь, в этом торговом центре с рестораном быстрого питания «Сабвей», в сигаретно-пивной кафешке «Фанки Манки», ей все казалось бессмысленным.
Но у нее сохранилась жестяная баночка из-под чая, и пока она у нее была, было и дело Эллингэма.
Эту вещицу Стиви нашла в комнате Элли незадолго до ее побега. Установить ее возраст удалось по фотографиям в Интернете: она появилась на свет примерно между 1925 и 1940 годом, когда такой чай был популярен и продавался на каждом углу. Перо было дюйма четыре в длину и выглядело так, будто раньше украшало предмет одежды. Ярко-голубой лоскут ткани, обтрепавшийся по краям, украшали серебристые, синие и черные бусинки. Еще одна вещица на свалку. Сбоку на помаде красовалась надпись «КИССПРУФ» – надо же, с такой помадой можно было целоваться. Ее использовали, хотя и не до конца. Единственной стоящей вещью казалась лишь коробочка для пилюль – всего чуть больше двух дюймов в длину и пустая.
Об этих четырех предметах Стиви думала как об одном целом. Это были личные принадлежности, имевшие отношение к одежде или украшениям. Помада и коробочка для пилюль могли представлять определенную ценность. Скорее всего, они принадлежали женщине и представляли для нее что-то сокровенное. И что-то значили для того, кто сложил их в коробочку.
Следующие две находки, вероятно, были намного важнее. Во-первых, несколько фотографий парочки, изображавшей из себя Бонни и Клайда. Стиви смотрела на них, пока у нее не помутнело в глазах. Брюнетка со стрижкой боб. Парень внешне напоминал поэта лорда Байрона, фотографии которого ей как-то пришлось гуглить. Парень с девушкой написали о себе стихотворение. Но кто они были? Проблема заключалась в том, что списков первых студентов Эллингэмской академии в Интернете не обнаружилось. Их имена ничего не значили –
Потом еще присутствовало стихотворение. Далеко не лучшее. И даже не дописанное до конца.
Баллада о Фрэнки и Эдварде
2 апреля 1936 года
У Фрэнки и Эдварда было всегоВ достатке, чего уж роптать.Золота горы и серебро.Но оба любили играть.И оба хотели всю правду сказать.Не кланялись ни одному королюФрэнки и Эдвард в ноги.Любви и искусству всю жизнь своюОни посвятили в итоге.Стиви плохо разбиралась в поэзии, но зато понимала в настоящих преступлениях. Бонни Паркер, знаменитая злодейка 1930-х годов, которую изображала из себя на фотографиях Фрэнки, тоже писала стихотворения, в том числе и то, что ее прославило, – «История самоубийцы Сэл», о женщине, полюбившей гангстера. Именно оно, похоже, в случае с Фрэнки стало образцом для подражания. В опусе Фрэнки, казалось, присутствовал ряд намеков на Альберта Эллингэма – игра, король-балагур, живший на холме. И в стихотворении Фрэнки и Эдвард что-то такое сделали, но вот что конкретно, не говорилось ни слова.
Чтобы выяснить хоть что-то об Эдварде и Фрэнки, оставалось только одно. Стиви неоднократно читала полицейские допросы разных фигурантов дела, собрав их в электронную книгу на своем телефоне. Она давно отметила раздел, в котором Леонард Холмс Нейр, знаменитый художник, гостивший у Эллингэмов в момент похищения, описывал некоторых студентов:
Л. Х. Н.: Да, они здесь постоянно слоняются туда-обратно. Знаете, Альберт открыл эту школу и сказал, что собирается наполнить ее вундеркиндами, но добрая половина из них – всего лишь дети его друзей и порой не самые сообразительные. Со второй половиной вроде все в порядке. Если честно, здесь есть несколько студентов с искрой. Мальчик и девочка, забыл их имена. Они кажутся парочкой. У девочки волосы цвета воронова крыла, а мальчишка немного смахивает на Байрона. Увлекаются поэзией. У них светятся глаза. Девочка спрашивала меня о Дороти Паркер, что я расценил как обнадеживающий знак. Мы с Дороти друзья.
Стиви ничуть не сомневалась, что Леонард Холмс Нейр описал студентов, изображенных на фотографиях.
Как бы там ни было, важнейший ключ хранился в этих снимках – точнее, где-то рядом.
У нее зажужжал телефон. Пришло сообщение от мамы: «Где ты?»
«Иду домой».
«Давай быстрее», – ответила родительница.
Было только четыре часа. В Эллингэмской академии время принадлежало только самой Стиви и больше никому. Когда и что есть, когда и что учить, чем заниматься в промежутке между занятиями… – все это она всегда решала сама. И никто не заглядывал ей через плечо. Но теперь она вновь оказалась в кругу семьи. Девушка допила кофе и аккуратно сложила находки в железную коробочку. Потом опять надела на голову наушники и пошла дальше домой. Близился Хеллоуин, поэтому каждый магазин и дом хвастался если не тыквой, то осенним флажком. В воздухе еще витало воодушевление позднего лета, пока не набросились холода и не сгубили все на корню.