Исчезающие Девушки
Шрифт:
– Ага, ну, я в порядке, - отвечаю слишком громко.
Волнение, нет, не то. Волнение - это то, что говорят родители и психиатр. Волнение - вот почему я не хотела видеть Паркера до того, как он уехал в Нью-Йорк, и вот почему я не ответила ни на одно его сообщение, которые он отправлял мне, когда добрался до колледжа. Но Паркер выглядел таким обиженным, что я добавила.
– Как Нью-Йорк?
Он думал в течение минуты.
– Громкий, - ответил он, а я ничего не могла с собой поделать и рассмеялась.
– И, безусловно, там есть крысы, хотя до сих пор
– Он сделал паузу.
– Даре бы там понравилось.
Имя падает между нами, как рука, закрывающая солнце. Я ощущаю холод. Паркер распускает немного денима из дырки на коленке.
– Слушай, - осторожно говорит он.
– Я давно хотел поговорить с тобой о том, что случилось этим летом.
– Он прочистил горло.
– Что случилось между...- Он водит пальцем между нами.
– Хорошо.
– Теперь жалею, что пришла к нему; каждую секунду ожидаю услышать от него слова «это была ошибка, мы просто друзья».
– Я волнуюсь за тебя, Ники. Ты..?
– Он колеблется; его голос такой тихий, что мне приходиться наклониться, чтобы расслышать его.
– Я имею в виду, ты помнишь?
– Большую часть, - осторожно отвечаю я.
– Но некоторые из тех ощущений...не совсем реальны.
Далее следует еще один миг тишины. Паркер смотрит на меня, и я болезненно осознаю, насколько близко мы находимся. Так близко, что я могу разглядеть нечёткий треугольный шрам, оставшийся после того, как он получил в нос локтём во время игры в Ultimate. Так близко, что я могу разглядеть щетину на его лице. Так близко, что я могу видеть спутавшиеся реснички.
– А что насчет поцелуя?
– Говорит он хриплым голосом, будто долго не разговаривал.
– Это было настоящее?
Внезапно я пугаюсь. Я в ужасе от того, что последует или не последует.
– Паркер, - начинаю говорить я.
Но я не могу закончить. Я хочу сказать, что я не могу. Хочу сказать, что мне хочется этого, очень сильно.
– Я о том, что сказал летом, - перебивает он, прежде чем я смогла сказать хоть что-то.
– Думаю, я всегда был влюблен в тебя, Ники.
Смотрю вниз, наворачивающиеся слезы переполняют меня, не уверена, что чувствую – радость, вину или облегчение после всего этого.
– Я боюсь, - решаюсь сказать я.
– Иногда я чувствую себя сумасшедшей.
– Мы все иногда немного сумасшедшие.
– Паркер находит мою руку и переплетает наши пальцы.
– Помнишь, когда мои родители развелись, я отказывался спать в течение всего лета?
Ничего не могу с собой поделать, смеюсь и плачу, вспоминая тощего Паркера и его серьезное лицо. Вспоминаю как мы набивались в его синюю палатку и ели «Поп-тартс» прямо из коробки, и Дара слизывала языком оставшиеся крошки. Я смахнула слезы тыльной стороной руки, но это не помогло, они продолжали течь, обжигая мне щёки и шею.
– Я скучаю по ней. Я скучаю по ней так сильно.
– Знаю, - мягко говорит Паркер, слегка сжав мою руку.
– Я тоже скучаю по ней.
Мы долго сидим так, бок о бок, взявшись за руки. А сверчки нарушают тишину своим стрекотанием, повинуясь древнему закону,
27 Сентября
– О, мой Бог, - Эйвери, дочь Шерил и моя возможно-скоро- сводная сестра, качает головой.
– Я не могу поверить, что ты работала здесь все лето. Я должна работать в страховой компнии отца. Можешь представить?
Она изображает прикладывание телефона к уху.
– Здравствуйте и спасибо за звонок в «Шредер и Калис». Мне приходится говорить это порядка сорока раз за день. Дерьмо! А это бассейн с волной?
Когда я сказала Эйвери, что собираюсь провести день, помогая закрывать «ФанЛэнд», я полагала, что она захочет перенести наше уговоренное девчачье времяпрепровождение. На удивление, она вызвалась помочь. Конечно, её версия помощи до сих пор предполагала раскинуться на шезлонге и изредка перемещаться для лучшего загара, обеспечивая при этом поток случайных вопросов: «Как ты думаешь, так много одноногих пиратов из-за акул? Или это, типа, недоедание?». И замечаний, которые варьируются от абсурдных: «Я на самом деле думаю, что фиолетовый - более морской цвет, чем красный», до причудливо проницательных: «Ты когда-нибудь замечала, что по-настоящему счастливые пары не испытывают необходимости, чтобы, к примеру, все время висеть друг на друге?».
Странно, при этом её компания все же не была мне совсем неприятна. Было что-то успокаивающее в нескончаемом ритме её разговора и в том, как она выбирала тему равно важную или абсолютно тривиальную; и я никогда не знала, какая тема будет следующей. Её комментарий ранее этим летом, когда выяснилось, что я лежала в психиатрическом отделении: «О Боже! Если когда-нибудь снимут фильм о твоей жизни, я точно хочу в нем сниматься». Она как эмоциональный эквивалент газонокосилки, превращала все в контролируемые одинаковые куски.
– Как ты себя чувствуешь, Ники?
Паркер, который помогает разбирать тенты в одном из павильонов, прикладывает руки рупором ко рту, чтобы крикнуть мне это через парк. Я поднимаю вверх большой палец, а он машет, широко улыбаясь.
– Он такой милый, - говорит Эйвери, спуская очки на нос, чтобы лучше рассмотреть его.
– Ты уверена, что он не твой парень?
– Абсолютно, - отвечаю я в сотый раз с того момента, как Паркер высадил нас.
Но даже сама мысль заставляет меня чувствовать тепло и радость, словно я глотнула действительно хорошего горячего шоколада.
– Мы просто друзья. Я имею в виду, лучшие друзья. Ладно, бывшие.
Я тяжело вздыхаю. Эйвери смотрит на меня, подняв брови.
– Я не уверена, кто мы сейчас друг другу. Но... это хорошо.
У нас есть время. Это то, что сказал мне Паркер в последнюю ночь перед тем, как я вернулась домой, взяв мое лицо руками и слегка поцеловав в губы только один раз. У нас есть время, чтобы все обдумать.
– Ага.
– Эйвери секунду оценивающе смотрит на меня.
– Знаешь, что?
– Что?
– Откликаюсь я.