Исчезнувший сенатор
Шрифт:
— Конечно же были люди, которые желали ему смерти, — предположил Питер. — И сотни таких облегченно вздохнули, услышав сегодняшние известия. Кое-кто из них мог ненавидеть его до такой степени, что вполне способен был организовать покушение на него. Он не мог не думать об этом, а значит, собирал и хранил свидетельства против таких людей. Вы когда-нибудь видели его завещание?
— Нет.
— Не исключаю, что вы можете стать его наследницей.
— С чего вы это взяли?
Питер пожал плечами:
— Подумайте сами, Франсин. Вы были его подругой, его любовницей. Когда эти отношения подошли к концу, вы стали частью его жизни. Все это достаточно необычно и позволяет предполагать одно из двух — или он действительно был искренне привязан к вам, а вы к нему, или
Она в очередной раз взялась за бутылку, налила себе еще одну порцию алкоголя и решительно отодвинула стакан.
— Не исключено, что я и упомянута в завещании, — сказала она. — «Моей преданной управляющей офисом я завещаю сумму в…» Какую? Пятнадцать тысяч? Мою годовую зарплату?
— Вы что-то знали о нем? — спросил Питер.
Она рассмеялась:
— Я знала о нем все! Я жила с ним десять лет. Я знала все его фобии, его идиосинкразии и даже тот секрет, что вместо трех передних зубов у него мостик. Некий возмущенный читатель выбил их ему в ходе ссоры в пивной. Я знала все его страхи. Знала, как хорош он бывал в постели! Я знала о нем все — и ничего из того, что вас интересует, Питер.
— То есть вы не знаете, где он хранил самую взрывную информацию?
— Если считать, что такая взрывчатка существовала, — нет.
— И вы не знаете, что у Вардона было на него, чем он заставил Селлерса отказаться от поддержки Ллойда?
— Нет.
— Но все же вы согласны, что Вардон что-то о нем знал?
— Что бы я ни ответила, это не пойдет вам на пользу, Питер. Но я сочувствую вашим стараниям. Оба мы хотим одного и того же — убийца должен быть пойман и должен быть наказан. Но вот что я хочу вам сказать — за всю свою долгую карьеру Сэм Селлерс никогда не отступался ни от одного слова в своих публикациях. Он несчетное количество раз представал перед судом; он не проиграл ни одного процесса. Единственное исключение — дело Вардона. Но из этого не вытекает, что у Вардона был на него какой-то компромат. Просто так уж случилось. Вардон убедил Сэма, что доказательства Ллойда сфальсифицированы.
— А ваше мнение?
— Я пришла к мысли, что так оно и есть. Свидетельства Ллойда оказались ложными.
Питер перевел дыхание:
— Вел ли он после процесса Ллойда какое-то свое собственное расследование по Вардону?
— Не знаю, вел ли. Но и отрицать этого не могу.
— И последнее, Франсин. Верите ли вы в искренность дружеских отношений, что установились между Селлерсом и Вардоном?
Франсин снова устроилась в углу дивана. Она не торопилась положить конец разговору, задумчиво грея напиток в стакане.
— У Сэма не было друзей в том смысле, в котором мы с вами это понимаем, — сказала она. — Он не хотел быть кому-то обязанным, даже ради дружбы. Он не верил, что можно искренне заботиться о ком-то, кроме себя самого. «Никто ни о ком не печется. Ни о ком, кроме Первого Номера», — говаривал он. Кое-кто ему нравился. Ему нравились люди, которые могли вызвать у него смех — сознательно или случайно. Ему нравились жулики, которые были достаточно умны, чтобы не попадаться. Но друзей у него не было.
— У него были вы, — тихо произнес Питер. — Десять лет. И после того как они истекли, вы были рядом с ним еще десять лет.
Она отпила половину содержимого стакана.
— В вечер встречи с Сэмом Селлерсом мне было всего двадцать лет, — сказала она, упорно пряча глаза от настойчивого взгляда Питера. — Я была гардеробщицей в ночном клубе в Чикаго. И немного подрабатывала, отправляясь в постель с кем-то из богатых клиентов. Как-то вечером меня пригласил невысокий худой мужчина с неприятным лицом. Я отказалась. Он добродушно рассмеялся и вернулся к своему столику. Позже ко мне подошел хозяин и сказал, что человеком, которого я отвергла, был Сэмюэл Селлерс, известный журналист. Если он захочет, то может доставить клубу много неприятностей. Босс предложил удвоить мой гонорар, если я соглашусь. Не кажется ли вам, Питер, что я получила весьма соблазнительное предложение? Так что я сказала «да». Вместе с Сэмом мы поехали ко мне домой, и я сказала, что если он хочет, то может раздеть меня, или же я могу сама раздеться. Я вела себя хладнокровно и деловито. Понимаете, секс не очень интересовал меня. Это был всего лишь товар, который я предлагала. Я понимала в этом толк. Так что мы с ним разделись — и мой мир рухнул! Это было потрясающе. Ничего подобного я не испытывала. Да, он очень умело вел себя в постели, но, кроме того, он был нежен, нетороплив и заботлив. Я страшно не хотела, чтобы он уходил, и он два дня оставался у меня. А когда он все же ушел, я пошла вместе с ним. Мы как нельзя лучше устраивали друг друга. Это не имело ничего общего ни с любовью, ни с дружбой, ни с преданностью. Мы прекрасно подходили друг другу в постели. Больше ничего. Он был довольно щедр — покупал мне платья, драгоценности. Его не интересовали ни мое общество, ни мои разговоры. Он не гордился мной: не в пример другим мужчинам, он никогда не показывался со мной. Просто, когда у него возникало желание, он хотел, чтобы я была рядом; и стоило ему захотеть меня, я тут же воспламенялась желанием; я хотела его все время, пока он был в деловых поездках!
Она сделала долгий, прерывистый выдох.
— Все это длилось куда дольше, чем я могла себе представить. Я знала, что у него бывали другие женщины. Порой, когда он приходил домой, я чувствовала ароматы чужих духов. Все это было не важно, ибо он продолжал хотеть меня. Ради этого секса я и жила десять лет. Ничего больше для меня не имело значения. Затем… затем как-то вечером он пришел домой и сказал: «С меня хватит, Франсин. Я нашел восемнадцатилетнюю девушку, которая лучше тебя». Вот как это было. После этого мы никогда больше не были вместе. Я не стала ни плакать, ни умолять его. Я все понимала. Собрала свои вещи. Он дал мне тысячу долларов наличными и пожелал удачи. Трудно представить, с какой холодностью мы расставались после десяти лет близости. Но пока я ждала заказанного мной такси, он удивил меня. «Если ты хочешь, — сказал он, — в моем офисе есть для тебя работа. И если ты не будешь тешить себя надеждами, что однажды вечером я постучусь к тебе в дверь, она твоя». Ну конечно, я лелеяла такие надежды и поэтому согласилась. Я никогда так и не услышала его стука в мою дверь. Он вел себя так, словно я была чужим человеком, который попал к нему через бюро по найму. Выяснилось, что я хорошо работаю, и в конечном итоге стала у него, так сказать, начальником штаба. За все последние десять лет он ни разу даже не коснулся моей руки, не намекнул каким-то образом на наши давние отношения. Он закрыл их, словно перекрыл водопроводный кран. В то время вокруг него крутились десятки юных девочек. Может, предложив мне эту работу, Сэм сделал ради нашей дружбы максимум, что он мог себе позволить. Но я прекрасно понимала, что если забудусь и сделаю хоть одно лишнее движение навстречу ему, хоть чуть отклонюсь от предписанного им образа действий, то через полминуты буду уволена. Это что-то говорит вам о нем?
— Только то, что по обертке никогда нельзя судить о содержимом посылки, — сказал Питер. Поставив пустой стакан, он встал. — Значит, вас не убедила моя теория относительно Вар-дона?
На несколько секунд она застыла в молчании.
— Я не могу дать вам тех доказательств, в которых вы нуждаетесь, — наконец сказала она. — Я не могу утверждать, что Вардон знал что-то о Сэме, и таким образом заставил его опровергнуть историю Ллойда. Я не могу подтвердить, что Сэм следил за Вардоном. Но в то же время не могу утверждать, что все это не соответствует истине. Одно или оба предположения могут оказаться верными.
— Если Селлерс нанял кого-то заниматься Вардоном, кто это мог быть?
— В разных концах страны есть полдюжины частных детективов, которые работали на него.
— Можете ли вы дать мне их имена?
— Когда я вернусь в Вашингтон.
— Как долго вы предполагаете быть здесь?
— ФБР попросило меня оставаться на месте, пока они со мной не переговорят.
— Вы не помните, какой частный детектив работал на Селлерса здесь в Нью-Йорке?
Она нахмурилась:
— Какой-то Бернштейн. Не знаю, работал ли он сам на себя или же так называлась фирма.