Исчисление времени
Шрифт:
Вот так, можно сказать, весело обстояли дела у Ленина с Троцким. Сталину же было не до веселья. Он ездил с обозами по деревням, отбирал у крестьян хлеб, грузил на подводы, каждый раз – драка, кто с вилами, кто с дубьем – хлеб отдавать просто так никто не хочет, пока ты ему не влепишь пулю в лоб с «винта», тогда только сосед смотрит сговорчивей. А иные хлеб в землю зароют, а ты ищи. А в лесах засели бандиты, по дорогам с хлебным обозом не проехать, везде нужно с оглядкой, осторожно, полагаясь на бдительность, интуицию и классовое чутье.
Но Сталина согревала мечта о том, что рано или поздно наступят светлые дни и можно будет грабить не только в России,
Усталый, едва не засыпая на возу с мешками пшеницы, Сталин при каждом удобном случае, как только удавалось где-нибудь в волостной управе разжиться четвертушкой бумаги, писал матери. «О, моя мать! Ты, наверное, думаешь, что я не стал абреком. Это не так, я теперь революционер, это такой абрек, что всем абрекам абрек. Сейчас я граблю Россию, а скоро буду грабить Европу: Варшаву, Берлин, Лондон, Париж, Рим и Мадрид, о чем и мечтаю, когда выдается свободная минутка».
Мать читала эти письма, тихо плакала и, утирая слезы, писала в ответ: «О, мой сын! Лучше бы ты стал священником».
Бедная женщина твердо уверовала, что ее несчастный сын сошел с ума от безразличия к нему его первой жены, к которой он давно не наведывался, хотя та и родила ему первенца-сына.
Тем временем Белая гвардия уже подошла к самой Москве, и в бинокль были видны красные рубиновые звезды, которые Троцкий взгромоздил на кремлевские башни. Вот тогда Ленин, сообразив, что дело, как он сам говорил, «швах», и посоветовал Сталину повременить с грабежом крестьян и пообещать отдать им землю помещиков и земли при церквях и монастырях и тем самым взять их в сообщники.
Сталин, не однажды убеждавшийся в правоте Ленина, так и сделал. Он сказал крестьянам, чтобы они грабили все, что попадет под руку, как когда-то Емельян Пугачев и Стенька Разин, а ко всему тому, что они награбят, им еще и пахотной земли прирежут – по числу едоков.
– Врешь! – не поверили сразу крестьяне, хотя о Пугачеве и Разине помнили.
– Мамой клянусь, – ударил себя в грудь кулаком Сталин с такой силой, что даже самому стало больно.
Крестьяне бросились грабить помещичьи имения, что в общем-то им было не в новинку, о Пугачеве деды рассказывали, а о Стеньке Разине песни поются, он нравом был крут и с персидской княжной расстался безо всякого сожаления, чтобы перед сотоварищами достоинства не уронить. А барские дома, даром что они с колоннами да мезонинами, еще в 1905 го-ду начинали требушить, а теперь взялись так, что пух и перья во все стороны, окна вдребезги и красный петух под крышей закукарекал, только дай керосина.
XLII. О русском крестьянстве
И такой пошел грабеж по всей России – ни в сказке сказать, ни пером описать. Сталин, и даже сам Ленин с Троцким, диву давались. Вот тебе и крестьяне, вроде как мелкие собственники, смиренные лапотники, сирые и простые, как бабья печаль, а оказалось ежели грабить – так и пролетариям сто очков вперед дадут. Пролетарий он, что ни говори, с ленцой и бестолков, хотя с виду и в пиджачке и картуз на нем, а мужик пообстоятельней, если ему в башку что втемяшится – колом не вышибешь.
Крестьяне – они ведь тоже разные бывают. Не всякие, а разные. Всякие – это сброд, сволочь (или наволочь), сор, что по воде плавающий (чаще всего еще
Это только на первый взгляд все они одинаковые, все на одно лицо: и рябоваты, и нескладны, и ростом не вышли, и слово толком молвить не всегда получается, крестьянин, он ведь за себя «я» никогда не скажет, все «мы», с нас со всех, мол, и спрос, один я «не подюжу», что я, я как все, да и со всеми я не очень, моя хата с краю, в сторонке, когда погонят стадом, ну тогда и я, коли уж так, а ежели, при случае, так я сам по себе, меня и не приметно, а если голодно, ремешок потуже, да и какой там ремешок, так, веревкой подпоясан, подвязочкой, в лаптях, в армячишке (зимой в овчинном полушубке, ну да то зимой, зимой холодно, а и полушубок не у каждого, накинешь на плечи зипунишко и тоже ничего, терпим, а ежели все равно холодно, ногами потопай, и согреешься), а если что не так, то это не мы, а если какая неувязочка или загвоздка – ну руку в затылок, «крякнешь», охнешь, руки в стороны разведешь, с соседом перемигнешься, может оно, как-нибудь и наладится, направится.
Все это так. Но только на первый взгляд. А если вникнуть, то и крестьяне – разные. Если разбираться да присматриваться, то нужно с самого слова-прозвания начинать. Ведь откуда слово «крестьянин» пошло-взялось, поехало на скрипучей телеге (летом) или на разбитых розвальнях (зимой)? А это слегка переиначенное от «христиане». А христиане – от Иисуса Христа.
Сам он с далеких палестин, из городишка Назарета, что в еврейской стороне, где за столицу Иерусалим, как у нас, скажем, Москва. Иерусалим, понятно, большой город, а Назарет – маленький, захолустье. И вот этот Христос, то есть Иисус по имени, Христос по прозванию, прозвание это уже прозвище, то есть фамилия, это греки дали ему фамилию, потому что евреи народ сам по себе бедный, у них фамилий не имеется, только имена, а Иисус имя от еврейского бога Иеговы, этот Иегова заключил с евреями союз, подписал договор, они, евреи, затерялись как-то в пустыне, и долго блуждали, в пустыне еще хуже, чем в лесу, в лесу вроде как не видно куда идти из-за деревьев, но если заплутал, то по деревьям можно и определить, что плутаешь, кажется что уже три версты отмахал, скоро выберешься из чащи, из глухомани, ан нет, вон сосна с дуплом и ветка снизу сухая – час назад мимо нее шел, значит, на одном месте кружишь, леший дурит, с дороги сбивает, кругами водит, с лешим шутки плохи, когда он осерчает.
Но из леса так ли, этак ли выбраться можно, а из пустыни еще труднее, там ни дерева, ни кустика, никакой приметы, все видно, а глазом зацепиться не за что, и спросить не у кого, сорок лет будешь кружить на одном месте, как заколдованный, на песке и следов не видно, ветерком заносит, куда ни поткнись, все как по целине, идешь как по нехоженому, сто раз одно место топчешь, плутаешь, а невдомек, что с дороги сбился. Вот Иегова и пообещал евреям вывести из пустыни, и в самом деле вывел, ему сверху, с облака, видней, куда путь держать. Пожалел по их неприкаенности и бедности, – мол, и фамилий у них даже нет, такой бедный народ, надо ему помочь (тем более, что у самого Иеговы фамилия была, – Саваоф, что значит «небесный», то есть как и положено богу, «находящийся на небе», где боги и обитают, чтобы не мешаться среди людей на земле).