Шрифт:
Annotation
Сначала Бог оставил людей наедине со своими пороками. Затем и правители бросили их самих бороться с серой гнилью. Тогда появились мы — мракоборцы, призванные защитить последних праведников. Но и наш век был недолог. Когда, не выдержав натиска кровожадной толпы, последняя церковь похоронила под собой оставшихся святых, мир окончательно погиб.
Меня зовут Эдгар, я последний из мракоборцев. И я понятия не имею ради чего продолжаю свой путь.
Ищущий во мраке
Эй,
Первое воспоминание
Второе воспоминание
Третье воспоминание
Четвёртое воспоминание
Пятое воспоминание
Шестое воспоминание
Седьмое воспоминание
Восьмое воспоминание
Девятое воспоминание
Десятое воспоминание
Одиннадцатое воспоминание
Двенадцатое воспоминание
Тринадцатое воспоминание
Четырнадцатое воспоминание
Пятнадцатое воспоминание
Шестнадцатое воспоминание
Семнадцатое воспоминание
Восемнадцатое воспоминание
Девятнадцатое воспоминание
Двадцатое воспоминание
Двадцать первое воспоминание
Двадцать второе воспоминание
Двадцать третье воспоминание
Последнее воспоминание
Те, кто будут после нас
Ищущий во мраке
Эй, мёртвый! Проснись!
Лютый, пронизывающий холод расползался по всему телу. Ловко завладевая пальцами рук. Жадно облизывая кости...
«Надо согреться», – подумал я, стуча зубами. Изо рта выходили облачка пара. Дыхание давалось тяжело, воздух был сырым и зловонным. Пахло плесенью и старым тряпьём, будто в чулане. Я открыл глаза, но это ничего не дало: кругом стоял сплошной мрак. Это не я ослеп, просто в мире наступила вечная ночь. Не имело значения, утро сейчас или вечер – за окном картина была неизменная. Как и в комнате.
В таких условиях моё обоняние давно заменило глаза. Я почувствовал запах собственного пота и какой-то едкой мази прямо под носом. Попытался встать, но едва не закричал от боли: рёбра были сломаны, по животу словно прошлись калёным железом, а в пупок залили олово.
Стиснув зубы, я перекатился на скрипящей койке, пока ноги не начали свисать. Приготовившись умереть, оттолкнулся локтями и подался телом вперёд, приняв сидячее положение. Не выдержав, пропустил сдавленное: «Ах!»
Ощупав тело, понял, что на рёбра наложен плотный корсет из бинтов, пропитанный холодящей мазью, что лишь усиливала дрожь. Из одежды на мне были только штаны и ботинки. Вновь принюхался: из угла донёсся запах спирта и чего-то мускусного. «Лазарет?» – задумался я.
Вдалеке гулко падали капли, из коридора несло подгнившей древесиной и мокрой пылью. Слегка повернулся назад, вытянул руку и коснулся холодного стекла. «Вот откуда так тянет».
Мертвенно-бледный лунный свет пытался пробиться сквозь стены чёрных туч, прячущих звёздное небо. Редкие лучи обнимали опустевшие
Со стороны прохода раздался скрип половиц, кто-то вошёл в комнату. От него пахло лекарствами и кровью. «Значит, и правда лазарет». Простонала металлическая ручка масляной лампы, некто чиркнул спичкой, на мгновение я увидел его силуэт, после чего, лампа слабо загорелась.
В проёме возник припадающий на левую ногу старик в чёрном балахоне. Поверх его рясы свисали подсумки для инструментов и снадобий. Загрубевшие, узловатые пальцы левой руки чуть стянули капюшон на затылок, и я увидел лицо: сильно уставшее, неживое, с паутиной морщин, разветвляющихся на лбу, и потрескавшимися губами.
– Надеялся, что ты не очнёшься, – прохрипев, произнёс он.
– Спасибо, – поблагодарил я за перевязку.
– Поверь, ты ещё успеешь пожалеть, что проснулся, – махнул рукой лекарь.
– Если всё так плохо, почему не бросил? – спросил я.
– Я давал клятву, – прокряхтел он. – Это кажется мне забавным и даже циничным, – добавил старик.
– Не понимаю, о чём ты, – моя голова раскалывалась и мне было не до сложных умозаключений.
– Что толку зашивать раны пойманного преступника, когда его всё равно повесят следующим утром? – хмыкнул старик. – Иди за мной, я отдам тебе вещи, – и небольшой купол света исчез во мраке коридора.
«Может он и прав?» – подумал я. Ведь мир рухнул, наши старые роли более не имели значения. И тем не менее, старик выполнил свои обязательства, как лекарь, пусть это, в чём-то, действительно было жестоко.
«Такие как он, как я – заложники чести, что больше не ценится. Но может, это именно то, что не даёт нам упасть окончательно?» И всё же, вопрос: «Ради кого или чего?», – не покидал мою больную голову.
– Я спрятал всё в сундук, чтобы порох не промок. Он тебе ещё пригодится, мракоборец, – сообщил старик, когда я вошёл в зал. Полы здесь трещали, кажись, от одного нашего дыхания. Я открыл указанный сундук и достал свою рубаху с заплаткой на животе, кряхтя и извиваясь, затянул ремни и накинул плащ, что также был подшит лекарем от безделья в дни моего беспамятства.
Развесив револьверы на поясе и за пазухой, зачесав растрёпанные седые волосы рукой, я аккуратно опустил высокую шляпу на макушку, дабы лишний раз не спровоцировать приступы мигрени.
– Где ты меня нашёл? – наконец, поинтересовался я.
– В нескольких кварталах от церкви. Ты был еле живой, странно, как тебя не нашли еретики, – тяжело вздохнув, старик уселся на кресло с протёртым сиденьем и поставил лампу на комод.
– Сколько я проспал?
– Дня четыре… наверно, маятник перестал работать после того, как больницу затопило ливнем неделю назад. Этот же самый ливень, к слову, спас её от пожара, уничтожившего крышу, – потирая руки, дабы согреться, ответил лекарь.