Исход
Шрифт:
— Рождество навевает на людей грусть.
— Ты очень одинока, Китти?
— С тех пор как не стало Тома и Сандры, я стараюсь не думать о Рождестве. Теперь вот снова радуюсь.
— Ты счастлива?
— Я… теперь все по-другому. Я поняла, что нельзя быть хорошим христианином, не будучи, хотя бы в душе, немного евреем. Всю жизнь мне чего-то не хватало. Теперь я впервые могу отдавать все, что имею, без сожаления, без надежды, что мне воздается за это.
— Знаешь, что я тебе скажу? Не могу говорить об этом с другими,
— Я тоже, дорогая.
Карен взглянула на часы и вздохнула.
— Надо поужинать сегодня пораньше, ночью мне идти в караул.
— Хорошенько оденься. На улице очень холодно. У меня тут кое-какая работа. Буду тебя ждать.
Карен переоделась в неуклюжую теплую одежду. Китти собрала волосы в узел и надела похожую на чулок коричневую шапку.
С улицы донеслось пение.
— Это что еще такое? — спросила Китти.
— Это для тебя, — улыбнулась Карен. — Они потихоньку разучивали целых две недели.
Китти подошла к окну. Пятьдесят детей стояли у коттеджа со свечами в руках и пели рождественскую песню.
Китти накинула пальто и вышла с Карен к калитке. Позади детей, в долине, мерцали огоньки сел. Из соседних домов то и дело выглядывали любопытные лица. Китти не разбирала слов, но мелодия была знакома.
— С праздником, — сказала Карен. По лицу Китти текли слезы.
— Никогда не думала, что мне доведется услышать рождественскую песню в еврейском исполнении. Это самый прекрасный рождественский подарок, который я когда-либо получала.
…Карен назначили в караул на пост за воротами кибуца. Она вышла из села и направилась вдоль шоссе, пока не добралась до окопов. Отсюда открывался вид на всю долину.
— Стой!
Она остановилась.
— Кто идет?
— Карен Клемент.
— Пароль?
— Хаг самеах 14 .
Карен сменила часового, спрыгнула в окоп, зарядила винтовку и натянула варежки.
Хорошо стоять на посту, думала Карен, глядя сквозь колючую проволоку в сторону Абу-Йеши. Хорошо быть одной, ни о чем не думать и смотреть вниз на долину Хулы. Было тихо, и лишь слабые звуки рождественской песни доносились до нее. Какая чудесная ночь!
14
Веселого праздника (иврит ).
Вскоре песня стихла и воцарилась глубокая тишина. Снег пошел сильнее, и горы словно покрылись белой скатертью.
За спиной у Карен, в перелеске, раздался шорох. Она обернулась и вгляделась в темноту. Кто-то шел между деревьями. Может быть, голодный шакал, подумала она.
Карен спустила предохранитель, подняла винтовку и прицелилась. Тень подходила все ближе.
— Стой! — резко крикнула она.
Тень
— Пароль?
— Карен! — раздался голос.
— Дов!
Девушка выскочила из окопа и бросилась бежать по снегу. Через несколько секунд они упали в объятия друг друга.
— Дов! Дов! Неужели это ты?
Они спустились в окоп. Карен все старалась разглядеть в темноте лицо Дова.
— Дов, как же это? У меня нет слов.
— Я приехал час назад, — сказал он. — Ждал у твоего дома, потом пошел сюда.
Карен оглянулась.
— Тебе надо быть осторожным. Вдруг англичане тебя поймают?
— Не беспокойся, Карен, все в порядке. Они мне уже ничего не сделают.
— Ты замерз и даже без свитера. Ведь так холодно!
— Ничего, мне хорошо.
Снег продолжал падать, но вдруг луна вышла из-за туч, и они смогли разглядеть друг друга.
— Я скрывался в пещерах за Мишмаром.
— Знаю.
— Я… я думал, ты уехала в Америку.
— Мы не смогли уехать.
— Мне хочется вернуться в Ган-Дафну, но, уходя, я унес несколько часов и колец. Здесь, наверное, думают — я вор.
— О, нет, Дов. Главное — ты жив и здоров.
— Я за все заплачу.
— Это не имеет никакого значения. Все уже давно забыли.
Дов сидел в окопе, низко опустив голову.
— Все это время я много думал. Дов, говорил я себе никто на тебя не злится. Ты сам на себя злишься. Когда я тебя увидел в тюрьме, то понял, что больше не хочу умирать. Ни умирать, ни убивать.
— О, Дов!
— Карен, не было у меня никакой другой девушки. Я это сказал просто так, чтобы ты уехала.
— Знаю.
— Неужели?
— Я верила, что небезразлична тебе.
— Я хотел вернуться в Ган-Дафну и стать таким, чтобы ты гордилась мной. Мне хотелось, чтобы ты гордилась мной, хоть я и думал, что ты уехала.
Карен опустила глаза.
— Ради тебя я готов сделать все на свете, — нежно шепнул он.
Она дотронулась до его щеки.
— Дов, ты окоченел. Иди, пожалуйста, домой. Поговори с Китти, она все о нас знает и все понимает. Когда меня сменят, пойдем с тобой к доктору Либерману. Будь осторожен. Пароль сегодня — «Хаг самеах».
— Карен, я так много думал о тебе. Никогда больше ничего дурного не сделаю, ничего такого, что причинило бы тебе боль.
— Знаю.
— Можно, я тебя поцелую?
— Пожалуйста.
Они робко прикоснулись губами друг к другу.
— Я тебя люблю, Карен, — вырвалось у Дова, и он побежал в поселок.
— Международное право, — гневно сказал Барак Бен Канаан представителю Соединенных Штатов в ООН, — это то, чем злодей пренебрегает и на чем добродетельный отказывается настаивать силой.
От слов, даже самых умных, теперь уже мало что зависело. Если евреи провозгласят 15 мая независимость, они останутся одни перед армиями семи арабских государств.