Исход
Шрифт:
— Ну ладно, мне, брат, некогда. Будь здоров, может быть, встретимся, — прервал его Фостер.
— Да ты словно на пожар.
— Пожар — не пожар, но мне нужно в Париж.
— Я тебе дело предлагаю.
— Не надо мне никаких дел.
— Да ты хоть послушай.
— Послушать, конечно, можно, но предупреждаю: ничего из этого не выйдет. Мне нужно в Париж. Хоть вплавь, но доберусь.
— Ну так вот. Как я тебе уже сказал, тут везде одни евреи. Они купили у меня «Северный полярный круг», чтобы привезти сюда еще евреев. Ты только послушай, этим евреев во всем мире пруд пруди, и все хотят сюда. Наше тобой дело — доставка. Неужели
— Нет уж, я лучше выкупаюсь в другом месте. Черкну тебе открытку из Рио.
— Что ж, Фостер, буду с удовольствием вспоминать вас.
— Ну вот, ты уже сердишься!
— Кто сердится? Никто не сердится.
— Все-таки мы с тобой хорошо поработали в Номе.
— Еще бы! Я там все конечности обморозил.
— Ладно, дай лапу, — сказал Фостер.
Стреч вяло пожал ему руку.
— Ну тебя к черту, Стреч! У тебя такая рожа, будто я тебе нож всадил в ребра.
— Буду с тобой откровенен, Фостер. У меня беда. Пришла «молния», что в каком-то Адене сидит куча евреев и ждет не дождется, чтобы их оттуда вывезли. Я было нанял пилотов, но они меня подвели.
— Не повезло, значит. Что ж, от души сочувствую. Но ничем помочь не могу. Отправляюсь в Париж.
— Конечно, — ответил Стреч, — лети, если так уж приспичило. Я бы на твоем месте тоже улетел. Я к тебе не в претензии. Эти ребята, которых я хотел нанять, сразу дали тягу, как только услышали, что это опасный рейс: арабы могут открыть пальбу по самолету.
Фостер был уже почти у двери, но внезапно остановился и обернулся к Стречу. Тот увидел, что Текс на крючке, и подлил масла в огонь:
— Валяй, валяй, Фостер. Ты, конечно, прав, какой тебе смысл рисковать? Еще, чего доброго, собьют. Скажу тебе правду, это опасный рейс, пожалуй, даже опасней, чем переправка динамита через Анды.
Фостер Джи Мак-Уильямс облизал губы.
— Я тебе вот что скажу, Стреч. Чтобы выручить тебя, я, пожалуй, слетаю в этот рейс. Но ты уж загодя поищи других ребят к тому времени, когда я вернусь. Этот рейс — ладно, но только этот. Ну, где твой Аден?
— Понятия не имею.
— Тогда давай сюда карту, поищем.
Когда Фостер Джи Мак-Уильямс, американский пилот-бродяга, в прошлом летчик «Северного полярного круга», а теперь «Палестинской Центральной Авиакомпании», поднялся в воздух с аэродрома в Лидде, он открыл новую страницу истории двадцатого века, которая, однако, была словно списана с «Тысячи и одной ночи». Он взял курс вдоль побережья Красного моря на Аден, британский протекторат на юге Аравийского полуострова.
Эта сказка началась за три тысячи лет до Фостера в древней Саве. Южная часть Аравийского полуострова была тогда богатейшей страной. Ее жители овладели искусством строить каналы, плотины и водохранилища и превратили свою страну в цветущий сад.
После посещения царицей Савской царя Соломона подданные Соломона проложили через пустыню вдоль Красного моря торговый путь из Израиля в Саву. Евреи прибыли в Саву еще в библейские времена, задолго до падения первого храма, и столетиями там процветали. Они создали собственные поселения и прекрасно ладили с многочисленными местными племенами. Многие из них заняли видное положение при дворе и пользовались в стране всеобщим почетом.
Затем
Когда по миру победоносно пронесся ислам, евреи пользовались вначале не только религиозной свободой, но и уважением. Законы Магомета, обязательные для всех мусульман, предписывали благожелательное отношение к евреям. Однако равноправие евреев оказалось недолговечным. Вскоре во всех мусульманских странах каждого, кто не исповедует ислам, стали презирать как неправоверного. Тем не менее арабы питали к евреям известное уважение и относились к ним с некоторой терпимостью. Еврейские погромы в их странах не имели ничего общего с умышленным европейским геноцидом, а были стихийными взрывами. Арабы слишком углубились в собственные распри, чтобы обращать внимание на маленькие безобидные еврейские общины в стране, которая к тому времени звалась уже Йеменом; вековой гнет лишил этих евреев какой бы то ни было воинственности.
Как и во всех арабских странах, евреев считали здесь неполноценными гражданами. Их подвергали обычной дискриминации, с них взимали специальные налоги, преследования то усиливались, то почти прекращались — в зависимости от того, кто находился у власти.
Существовали законы: еврей не имел права повышать голос в присутствии мусульманина, строить дом выше, чем мусульманин, дотрагиваться до мусульманина или обходить его с правой стороны. Еврей не имел права ездить верхом на верблюде, так как при этом его голова возвышалась над мусульманами. В стране, где верблюд — основной транспорт, это весьма чувствительное ограничение. Евреи жили в меллахах, восточной разновидности гетто.
Мир развивался и менялся, но в Йемене время застыло. Он оставался первобытным, как джунгли, и недосягаемым, как Непал или Монголия. Здесь не знали больниц, школ, газет, радио, телефона или автострад. Это была страна пустынь и труднодоступных гор, по которым извивались только караванные тропы. На высоте три тысячи метров гнездились городишки, а вокруг — тысячи квадратных километров пустыни. Таков был Йемен: отсталый, всеми забытый, заброшенный, дикий край. Его границы и те не были точно установлены.
Правил Йеменом имам, потомок Магомета и личный представитель Аллаха. Правил в полном смысле слова самодержавно, распоряжаясь жизнью каждого подданного, всем золотом страны и кофейными плантациями. Он не отвечал ни перед каким советом министров, не создавал ни гражданских, ни общественных учреждений. Он руководил, ловко лавируя между племенами, натравливая их друг на друга, поддерживая то одних, то других и разжигая в жаркой пустыне новые распри. Непокорные племена он обуздывал, превращая их вождей в заложников. У него были сотни рабов. Имам чинил суд над подданными, сообразуясь исключительно с собственным настроением; повелевал отрезать носы проституткам, отрубать руки ворам… Он презирал цивилизацию и делал все, чтобы не дать ей проникнуть в свои владения, хотя ему и приходилось изредка идти на уступки из-за могущественного северного соседа, правившего Саудовской Аравией и любившего участвовать в международных интригах.