Исход
Шрифт:
На третий день Клемент вышел из кабинета и посмотрел во встревоженные глаза Мириам. Затем подошел к камину и бросил бумагу в огонь.
— Я не могу, — прошептал он. — Немедленно бери детей и уезжай.
Теперь в него вселился ужас. Каждый стук в дверь, каждый телефонный звонок, даже звук шагов нагонял страх, какого он прежде не ведал.
Он составил план. Прежде всего семья уедет во Францию, будет жить у его коллег. Мириам вот-вот должна родить и не может ехать далеко. Когда она родит и встанет на ноги, можно будет двинуться дальше — в Англию
Чемоданы были уже увязаны. Муж и жена целую ночь просидели молча, надеясь на чудо, которое даст им хоть небольшую отсрочку.
Наутро накануне отъезда у Мириам начались схватки. Везти ее в родильный дом было нельзя, запрещено; она рожала дома, в спальне. Родился еще один сын. Роды вышли трудные, и раньше чем через несколько недель ей было не встать на ноги.
Паника охватила Иоганна Клемента. Он ощущал, что они попали в западню, из которой нет спасения.
В отчаянии он помчался в Берлин, отправился на Майнекен-штрассе 10, где помещался Моссад Алия Бет. Там был настоящий бедлам. Люди отчаянно рвались из Германии.
В два часа ночи его провели в кабинет, где сидел очень молодой, очень усталый человек. Это был Ари Бен Канаан, прибывший из Палестины, чтобы помочь евреям бежать из Германии.
Бен Канаан посмотрел на него красными от бессонницы глазами и вздохнул:
— Мы устроим вам побег, доктор Клемент. Идите домой, мы вам сообщим. Я достану паспорт, визу… Нужно еще сунуть взятку кому следует. Это займет несколько дней.
— Речь не обо мне. Я не могу бежать, жена тоже. У меня трое детей. Вы должны вывезти их.
— Я должен… Доктор, вы важное лицо. Может быть, мне удастся помочь лично вам. Детям я помочь не могу.
— Вы должны, вы обязаны! — закричал Иоганн Клемент.
Ари Бен Канаан ударил кулаком по столу и вскочил на ноги.
— Вы видели толпу людей в коридоре? Все они хотят бежать из Германии. — Он перегнулся через стол и чуть не уперся головой в Клемента. — Пять лет назад мы просили, умоляли вас уехать. Теперь, если вам даже удастся выехать, англичане все равно не пустят вас в Палестину. «Мы — немцы, мы — немцы, нас не тронут!» — только и слышно было от вас. Господи Боже мой, что я могу сделать?
Ари проглотил слюну и упал на стул. Он прикрыл на минуту глаза, потом, достав пачку бумаг, начал в ней рыться и вытащил какой-то листок.
— Вот разрешение на выезд четырехсот детей. Многие датские семьи изъявили согласие принять их. Мы формируем поезд. Одного вашего ребенка я возьму.
— У меня… у меня трое детей.
— А у меня десять тысяч. Но у меня нет столько виз, и мне нечем воевать против британского флота. Советую отправить старшего ребенка, который уже может позаботиться о себе. Поезд отправится из Берлина завтра с Потсдамского
Невыспавшаяся Карен испуганно прижимала к груди любимую куклу. Папа стоял перед ней на коленях. В полудреме она чувствовала чудесный запах его трубки.
— Это будет замечательное путешествие, не хуже, чем в Баден-Баден.
— Но я не хочу, папа.
— Ничего, ничего. С тобой поедет столько хороших мальчиков и девочек.
— Мне не надо мальчиков и девочек. Я хочу быть с тобой, с мамой, с Гансом. Хочу посмотреть на нового братика.
— Послушай, Карен Клемент. Моя дочь не имеет права плакать.
— Не буду… обещаю. Папа, папочка, мы ведь скоро увидимся, правда?
— Мы все надеемся, что скоро.
Какая-то женщина подошла к нему, дотронулась до плеча.
— Извините, пожалуйста, поезд вот-вот тронется.
— Я пройду с ней в вагон.
— Нет, простите, родители в поезд не допускаются.
Он кивнул, быстро прижал к себе Карен и шагнул назад, до боли впиваясь зубами в мундштук трубки. Женщина взяла Карен за руку, но вдруг девочка обернулась и протянула отцу куклу.
— Папа, возьми ее. Пусть она присматривает за тобой.
Толпы раздавленных горем родителей облепили вагоны, а уезжающие дети прижимались к окнам, визжа, махая ручонками и отчаянно стараясь еще раз, последний раз увидеть отцов и матерей.
Он вглядывался в вагонные окна, но не видел ее.
Поезд тронулся. Родители бежали вдоль перронов, выкрикивая последние слова прощания.
Иоганн Клемент, не двигаясь, стоял среди толпы. Когда его миновал последний вагон, он вдруг увидел Карен, спокойно стоявшую в заднем тамбуре. Вот она приложила пальцы к губам и послала воздушный поцелуй — будто зная, что никогда больше не увидит его.
Ее тоненькая фигурка становилась все меньше и меньше, пока совсем не исчезла. Он посмотрел на маленькую тряпичную куклу, которую держал в руке.
— Прощай, жизнь моя! — прошептал он.
ГЛАВА 12
Ааге и Мета Хансены жили в чудесном домике в окрестностях Аалборга. Этот дом словно создан для маленькой девочки, но детей им Бог не дал. Хансены были значительно старше Клементов; Ааге уже начинал седеть, да и Мета выглядела далеко не так изящно, как Мириам, но все равно Карен почувствовала себя с ними тепло и уютно с той самой минуты, как они перенесли ее, полусонную, в свою машину.
Поездка в Данию не напоминала ничего из ее прошлой жизни. Ей запомнились приглушенные всхлипывания детей вокруг, все остальное утопало во мраке. Их выстроили в ряд, прикрепили каждому какую-то бумажку на грудь; а вокруг были чужие лица, чужой язык. Затем — залы ожидания, автобусы, новые бумажки.
Наконец Карен отвели в какую-то комнату, где с нетерпением ждали Ааге и Мета. Ааге опустился на колени, взял ее на руки и понес к машине Мета держала ее всю дорогу до Аалборга на коленях, поглаживала, ласково что-то бормотала, и Карен почувствовала, что теперь она в безопасности