Исходная точка интриги
Шрифт:
Как будто громом поражен.
Прием при малом дворе был не таким торжественным и официальным, как при большом. Великий князь и наследник престола Петр Федорович студентами не заинтересовался. Зато великая княгиня с радостью уделила им много внимания.
Екатерине Алексеевне скоро исполнялось тридцать лет. Она давно уже оправилась от первых родов и душевных и физических потрясений. Поляк Станислав Понятовский с европейски изысканными манерами украсил ее жестоко и несуразно начавшуюся жизнь в России. И это устроенное своими руками женское счастье вселило в нее надежду на будущее. Она расцвела, блистая умом и зрелой красотой, рядом с уродом мужем.
Великую княгиню занимала свободная беседа со студентами. Она с интересом слушала их речи, не упуская случая показать и свои познания. Питомцы только что устроенного храма наук почувствовали себя с ней на одной ноге и весело болтали, забыв условности придворного этикета. Один только Потемкин не вымолвил ни слова.
Живые синие глаза великой княгини, ее длинные черные ресницы околдовали впечатлительного потомка гордых самнитов, до того втайне ставившего себя выше всех, с кем его сводила судьба. Его пленили грациозные движения великой княгини. Жесты ее маленьких красивых рук завораживали и лишали дара речи. И в то же самое время так много говорили, словно намекая на то, о чем не говорят словами. В каждом ее жесте мелькало что-то неизъяснимо женское, ускользающее и обещающее, словно говорящее «Знаешь? Хочешь? Можешь? Догони!»
Потемкин знал, что такое женщина. Он знал, что такое женское тело, томящееся, влекущее, ждущее прикосновения, податливое и поглощающее. Но он не знал, что такое любовь. Игривая, дразнящая, грациозная и опасная, как красивый выпад шпаги искусного фехтовальщика.
Женское тело было для него неизъяснимой, даже страшной бездной. И в то же время чем-то подвластным, покорно зависимым, изведанным, хотя и не окончательно.
Великая княгиня ошеломила его, он растерялся и утратил всякую способность рассуждать. Вернувшись в Москву, Потемкин перестал ходить на занятия, дни и ночи читал и перечитывал книги, словно лихорадочно отыскивая в них ответ на вопрос, который не мог даже сам себе задать.
Он утратил чувство времени и очнулся только тогда, когда прочел в «Московских ведомостях» свою фамилию в списке студентов, исключенных из университета за нехождение в классы.
Дядя, президент Камер-коллегии Кисловский, который мог бы заступиться за племянника, уже несколько лет, как умер. Мать требовала, чтобы Гриц повинился перед начальством, поклонился в ноги, испросил прощения и закончил курс обучения, а там, смотришь, и получил бы какую-никакую должность, женился да наживал бы детушек, как все добрые люди, при своих-то деревеньках.
Ему, витавшему мыслями в заоблачных высотах, повиниться? Ему, с высот своих самнитских предков, родством стоявших выше царей московских, спуститься до поклона университетским чиновникам? И прозябать в какой-нибудь должности, выкраивая сотню душ из жалких деревенек, которые достанутся ему в наследство по разделу с сестрами?
Да он уже капрал Конногвардейского полка! Пожалованный через два чина сверх старшинства самой императрицей! За что пожалованный? За один только его не рабский взгляд, который она уловила женским чувством, она, женщина на троне, по бабьи готовая прилепиться к мужской силе, удерживающей и сокрушающей троны.
Служба в конной гвардии требовала немалых денег. Капральское жалованье не так уж велико, а фельдмаршальское далеко. До фельдмаршальских чинов без сильных покровителей не дослужиться. Нет уж, лучше своим домком да при своих деревеньках…
Переубедить мать Гриц не смог. Зато епископ Амвросий, его духовник, поддержал и даже одолжил пятьсот рублей на обустройство в военной службе. Сам почти с детских лет сирота, воспитанник дяди, старца Киево-Печорской лавры, Амвросий начал свой путь простым монахом, дорос до епископа, а перед этим служил архиепископом Новоиерусалимского монастыря, стены его хранили память о патриархе Никоне, вознесшимся с крестьянского подворья в царские палаты, и выше царей себя возомнившим.
Амвросий отговорил Потемкина от монашества – не с его непомерным честолюбием надевать рясу. Самомнение и необузданность духа, гордость и жажда власти пусть буйствуют на свободе, в миру.
Потемкин порывался одним разом покончить с одолевшими его страстями – уйти в монастырь. Но Амвросий прав. С самнитским гордым нравом в монастыре придется не легче. К тому же Потемкин не рассказал Амвросию главного.
Там, в Петербурге не только капральство в Конногвардейском полку, первая ступенька, ведущая наверх, к славе… Там, в Петербурге – она… Ее синие глаза, ее насмешливый игривый взгляд, ее манящие жесты изящных красивых рук…
12. Накануне переворота
Тайны мадридского двора.
Служба в Конногвардейском полку не давала капралу прямого доступа ко двору. Но в Петербурге Потемкин жил событиями, разворачивавшимися при дворе, а они имели прямое отношение к великой княгине Екатерине Алексеевне. О ней он не забывал ни днем, ни ночью.
Продолжалась война с Пруссией. Прусский король Фридрих II, потерпев несколько поражений, был на краю гибели. С императрицей Елизаветой Петровной раз за разом случались обмороки. После одного из них ее уже сочли мертвой. Императрица выжила, но все, кого касались дела государственные, понимали, что долго ей не протянуть.
И тогда на троне окажется наследник – великий князь Петр III Федорович, поклонник прусского короля, войну с которым Елизавета Петровна хотела во что бы то ни стало довести до победного конца.
Такие перемены грозили отставкой вечному противнику Фридриха II канцлеру Бестужеву-Рюмину. Он старался заполучить в союзники великую княгиню Екатерину Алексеевну. Сама она не знала, в какую сторону метнуться. Екатерина считала себя обязанной прусскому королю, содействовавшему ее браку.
Этот брак сделал ее из нищей, никому не известной принцессы захолустного немецкого безземельного княжества великой княгиней, она надеялась стать императрицей великой империи, для этой империи она уже родила наследника престола – сына Павла Петровича, отнятого у нее императрицей Елизаветой. Екатерина давно решила – или погибнуть, или царствовать. Ее муж, великий князь Петр III Федорович, имел намерение отказаться от сына, он не считал его своим, а от жены избавиться, заключив ее в монастырь.
Что касается императрицы Елизаветы, то она собиралась выслать из России и неудавшегося умом онемеченного племянника – великого князя Петра III, и его чересчур умную, воспылавшую любовью к России жену – великую княгиню Екатерину. А наследником престола объявить своего малолетнего внука Павла Петровича, так или иначе считавшегося праправнуком Петра Великого, что обеспечивало ему безусловные права на трон и во мнении дворянства, и в глазах простого народа, давно забывшего ужасы петровского правления и возвеличившего в памяти победы и триумфы прославленного царя.