Искатель утраченного тысячелетия(изд.1974)
Шрифт:
– Нет! Остаюсь! – сказал я и снова взялся за перо.
Солнечный лучик лукаво вздрогнул и лег на берет.
Тут уж я не выдержал. Схватил берет со стула. Была не была.
Хлопнула дверь, щелкнул замок.
Вот и площадь перед вокзалом.
Солнечный зайчик!. Ведь это ты, ты погнал меня от письменного стола к вокзалу, в лес.
И теперь ты остался один, совсем один в большой пустой московской квартире.
ПЕРЕПУТАННЫЕ
Итак, вокзальная площадь.
Спешат к поездам дачники. Второпях я почему-то пошел к перрону через комнаты ожидания. Мимо пассажиров с детьми, которые плачут, улыбаются, спят и не спят, перебирают свои игрушки на скамейках, мимо пассажиров с их чемоданами, баулами, мешками, продуктовыми сетками, пакетами, корзинками и ящиками.
– Внимание! Поезд номер шестьдесят два прибывает на третью платформу, – хрипло и невнятно пророкотал громкоговоритель. Потом в нем что-то щелкнуло, и он ненадолго замолк.
Я вышел на перрон.
Убегают от платформы вокзала рельсы. Они бегут попарно… попарно… Сколько чувств, мыслей, ассоциаций возникает в тот миг, когда смотришь на эти стальные пути, – они уходят, все уходят вдаль…
Я глянул на транспарант. Мне надо ехать до платформы Зеленцово.
«Зеленцово… Зеленцово», – торопливо искал я глазами на транспаранте. Вот удача! Поезд рядом… Скорей… Он уже трогается… Бегу.
– На Зеленцово? – раздался позади меня чей-то задохнувшийся голос.
– Да, да, – нетерпеливо ответил я, и вслед за мной в вагон вскочил какой-то человек.
В вагоне я устроился у окна. Отдышавшись от спешки, огляделся. Странно! Ведь сегодня воскресенье, а столько свободных мест. Ах да, очевидно, добавочный. Мне просто повезло!
Поезд набирал скорость. Продавщицы мороженого толкали в проходе вагона свои сундучки на каточках, предлагали, перечисляли все сорта мороженого.
Я раскрыл книгу.
– Спасибо! Вы подсказали мне мой поезд! – услышал я возле себя.
Напротив меня на скамейке, тоже у окна, сидел молодой человек. Густая шевелюра, высокий лоб, беспокойные глаза.
– Понимаете, на ваших московских вокзалах трудно разобрать транспаранты – указатели движения поездов. Вот у нас в Ленинграде – все начертано четко и ясно.
– Порядок! – сказал я насмешливо. – В Ленинграде – порядок! А в Москве – одна суета…
– Зачем же обобщать? – Юноша еще что-то хотел сказать, но вдруг замолчал: он поймал мой взгляд – а я усиленно рассматривал авоську, висевшую на крюке над его головой.
Я вовсе не любопытен. Какое мне дело до чужих авосек? Но здесь! Чего только в ней не было, в этой сетке. Какой странный натюрморт! Помидоры – и томик Блока, вязка баранок – и «Биогеохимические очерки» Вернадского, творог в пачках – и Рахманинов «Вариации на тему Паганини», бутылка с оливковым маслом – и разноцветные детские кубики в целлофане.
Я отвел глаза, но на скамейке увидел еще одну такую же авоську: коробка диетических яиц, банки сгущенного молока, книга Эйнштейна «Эволюция физики», тут же сыр в яркой финской упаковке и нотная бумага, свернутые в трубочку ноты и поверх всего ребром – патефонная пластинка в красном футляре.
Поезд шел. Останавливался. Пассажиры входили, выходили. В окно я не смотрел: читал книгу. Сколько прошло времени? Не знаю.
– Те… те… – Голос из микрофона очень ясно прозвучал: – Станция Мезенцово! Поезд дальше не идет! Пассажиров прошу освободить салоны вагонов.
– Мезенцово?! – вскочил я: ведь мне надо в Зеленцово! Почему же Мезенцово?!
– Прошу освободить вагоны, – снова раздался голос из громкоговорителя.
Что я наделал! Перепутал поезда! Ну и ну! И этого молодого человека подвел.
– Предвидел! Две нечеткие буквы на вокзальном трафарете могут изменить жизнь человека, – взволнованно, шепотом говорил мой спутник, сходя на платформу и таща свои сетки.
– Жизнь не переменится от того, что два-три часа мы подождем, – ответил я возможно спокойнее, но внутренне негодуя на свою рассеянность.
– А разве случайность не может стать роковой?
– В Ленинграде, конечно, у вас случайности не бывают! Наверно, там буквы на транспарантах печатают и проверяют на фабрике Гознака, как десятирублевки…
– Не смейтесь. Мне завтра играть перед Дмитрием Дмитриевичем.
– Перед кем?
– Перед Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем, – с удивленным нетерпением ответил мой собеседник. – Я должен подготовиться. А я, видите ли, с поезда на поезд прыгаю!
– Обождем два часа здесь, в Мезенцове, а там поедем на промежуточную станцию Меншуткино, сделаем пересадку, и через двадцать минут будет наше Зеленцово, – нарочно рассудительно отвечал я.
Ожидать поезда на Меншуткино было очень, очень скучно.
Шагал и шагал по платформе мой спутник, метался из конца в конец, томился, наконец устал, сел возле меня на скамейку.
Мне захотелось развлечь его.
– Раз судьба нас связала, так давайте познакомимся, – начал я. – Как вас зовут?
– Окольничий Сергей Васильевич, – охотно отозвался молодой человек.
– Итак, вам предстоит разговор с Шостаковичем? – сказал я, после того как назвал себя.
– Да.
– Так вы музыкант?
– Я без пяти минут биохимик.
– Кто?