Искатель. 1962. Выпуск №6
Шрифт:
Пауза. Долгая и гнетущая пауза. «Да нет же, нет, говорите, нет», — шептал я про себя.
— Слышал. Как же! Наверное, это тот самый Кардуччи, которого отлучили от церкви?
— Он самый, он самый… Вы знаете… Он раньше жил в Риме. И вот сейчас исчез. Исчез он, кстати, в тот день, когда ваша ученость соблаговолила облагодетельствовать больных и безумных в нашей деревне, поселившись здесь, так высоко, над озером.
— Странно… Зачем ему было исчезать?
— Вот именно. Если он чувствовал себя
— А что сделал этот Кардуччи?
— Он посягнул на божью власть над человеческими душами, вселяя в них неверие и безумие. Этот Кардуччи изобрел машину, заменяющую веления бога. При помощи cboj его адского изобретения он заставлял людей жить не той жизнью, которая им дарована свыше.
— Страшное преступление перед богом, — хрипло сказал профессор.
— Да. Тем более что это привело к смерти человека, доброго и скромного католика Ренато Карбонелли, художника. Человек не может жить так, как этого не хочет бог.
— А почему вы думаете, что Ренато жил не той жизнью, что и все люди? Насколько мне известно, он…
«О, профессор, не говорите лишнего!» — шептал я про себя.
— Вам что-нибудь известно, доктор? — вкрадчиво спросил падре.
— Нет, я просто…
— Я вас понимаю, доктор. Вас взволновала эта история… Но дело не в этом. Профессор Кардуччи мог бы искупить свою вину. Он может снова быть принятым в лоно церкви.
— Как же он мог бы искупить свою вину, падре?
— Передав могущество своей машины во власть святой церкви и применяя ее для обращения неверующих и поганящих святое в людей покорных и молящихся! Ведь это возможно, доктор, как вы думаете?
Кардуччи молчал. Когда он заговорил снова, его голос прозвучал иронически.
— Но разве такая адская машина и церковь могут жить вместе, падре?
Это уже был лишний вопрос!
— О, если машина профессора Кардуччи будет служить благим намерениям и святым целям, то почему нет? Разве служители господа пренебрегают машиной, чтобы отправиться за тридевять земель с божьим словом к тем, кто жаждет услышать его?
— Все это очень и очень странно… — задумчиво произнес Кардуччи. — А что, если профессор не пожелает передать машину?
— О, тогда гнев божий может выйти из берегов. Профессор будет гоним, и никто не подаст ему руку, когда разъяренная толпа верующих забросает его камнями.
Это была недвусмысленная угроза! Конечно, падре Грегорио ничего не смыслил в том, что сделал Кардуччи. Он просто еьшолнял волю тех, кто его послал и кто сумел своевременно разобраться в изумительном опыте профессора.
Предав Кардуччи анафеме, они хотели приостановить эксперимент. А потом купить или запугать профессора. Они понимали, что ученый будет стремиться продолжать свою работу,
Скрипнула табуретка. Послышались грузные шаги. Закрывая дверь, падре произнес:
— Святые отцы ждут профессора Кардуччи завтра, в воскресенье, в соборе Святого Петра…
После долгого молчания дверь в спальню отворилась, и в ней появился силуэт профессора Кардуччи.
— Выходите, он ушел…
Несколько минут мы молчали. Затем я спросил:
— Что же теперь будет? Как вы намерены поступить?
— Право, не знаю… Дьявол меня дернул идти с Ренато в исповедальню… Если я завтра не приду в собор, то этот негодяй натравит на меня фанатиков.
Я взял худую руку ученого и крепко ее пожал.
— Мужайтесь, дорогой коллега. В конечном счете из любого трудного — положения всегда есть выход. До утра еще далеко, и мы что-нибудь придумаем. А пока доскажите мне, что же дальше произошло с Ренато и с вами и как обо всем этом узнали священники.
— А дальше было вот что, — продолжал Кардуччи. — Увидев Сикко, Ренато не своим голосом закричал:
«Сон! Это действительно проклятый сон! Вы сказали правду, профессор!»
Сикко, в свою очередь, страшно удивился.
«Здорово, маэстро! Наконец-то ты пришел посмотреть на настоящую жизнь и на настоящее искусство. Но я вижу, ты изрядно нализался и орешь, как мул с перебитым хребтом. Это вы его напоили, синьор?»
«Уйдите! Уйдите скорее, — закричал я на Сикко. — Уйдите, иначе будет беда».
«С какой стати мне уходить? Я хорошо выспался. А впрочем, ладно, пойду сейчас к своим красоткам, они танцуют внизу. Пошли со мной, Ренато. Там девочки не то, что твоя слепая…»
Ренато совершенно оцепенел, и только его огромные глаза дико бегали из стороны в сторону, как бы в поисках чего-то, что могло спасти его жизнь. Затем, надломленный и обессиленный, он упал в кресло.
«Уйдите, прошу вас, — умолял я Сикко. — Моему другу плохо».
Тот пожал плечами и побрел к выходу из галереи.
«Сон… Это все мне снится…» — шептал Ренато.
Вдруг он поднял голову и процедил сквозь зубы:
«Это все ваши штучки, профессор. Можно мучить людей голодом, жаждой, подтягивать их на дыбы, засовывать им иголки под ногти, но вы мучаете меня страшнее, чем инквизитор. Теперь я знаю, вы изобрели свою адскую машину, чтобы низвергнуть на меня поток самых страшных страданий. Единственное мое утешение в том, что это только кошмарное сновидение».
Я хотел запротестовать, сказать, что теперь он уже не спит, что сон был раньше, а сейчас это настоящая, реальная жизнь и что именно реальная жизнь повинна во всех его страданиях. Но я не успел ничего сказать. Ренато вскочил на ноги и побежал по галерее.