Искатель. 1965. Выпуск №3
Шрифт:
Сидя как-то вдвоем со Скворецким и анализируя шаг за шагом события последних дней, Андрей вдруг поймал: себя на такой мысли: а ведь в поведении Анны Казими-ровны есть одна странность. Охотно проводя с «инспектором» чуть ли не целые дни, приглашая его к себе на квартиру, Войцеховская неизменно отклоняла все предложениям Андрея провести вечер в ресторане. Почему?
Миронов тут же высказал свои сомнения полковнику. Скворецкий задумался. Что тут может быть? В чем причина?
— А знаешь? — решил Кирилл Петрович. — Попытайся все-таки уговорить Войцеховскую пойти в ресторан. Будь понастойчивее. Так, мол, и так, скоро
— Попытаюсь, — неохотно сказал Миронов.
Закончив разговор о Войцеховской, Миронов поинтересовался, нет ли каких новостей от Луганова из Алма-Аты. Луганов сообщил, что Корнильев работает в Казахской академии наук, однако, как прошла встреча с Корнильевым, смог ли тот сообщить о сестре что-либо новое, заслуживающее внимания, Миронов еще не знал.
— Какие новости? — спросил Скворецкий. — Новости есть, только ничего хорошего. Звонил мне Василий Николаевич. Зря, выходит, ездил он в Алма-Ату. Найти-то нашел, да что толку. Корнильева на месте не оказалось. Уехал.
— Как уехал? И этот скрылся?
— Скрылся! — рассмеялся Кирилл Петрович. — Вот именно скрылся. Он же геолог, ты понимаешь? Геолог. Ну вот и скрылся… во главе геологической экспедиции. С самого мая. Бродит где-то в горах, у черта на куличках. Местные товарищи ошиблись, информируя нас, что он вернулся. Связь же с экспедицией только по радио, и то не регулярная. А по радио наши вопросы не выяснишь. Но через неделю-другую экспедиция сворачивает работу и возвращается в Алма-Ату. Зима на носу, деться им некуда. Луганов договорится с местными товарищами, чтобы они нас немедленно известили, как только появится Корнильев, а сам вернется сюда. Придется подождать.
В эти дни Скворецкий и Миронов вызывали Черняева только один раз и опять без толку: он снова молчал.
Встревожившись не на шутку, Скворецкий сам беседовал с начальником тюрьмы, с врачом, который по его распоряжению осмотрел Черняева. Черняев вел себя в камере нормально, спокойно.
Сегодня Скворецкий и Миронов решили возобновить допрос. Как только Черняев явился и уселся на место, полковник потребовал, чтобы он прекратил игру в молчанку. Скворецкий впервые за это время заговорил так властно, так требовательно. И тут произошло непредвиденное. Черняев ответил. Но как? Он вдруг начал сползать со стула и грузно опустился на пол. Посидев с мгновенье, Черняев встал на четвереньки и неожиданно произнес: «Рррррр! Рррр! Гав, гав!» Тон его при этом был миролюбивым, даже заискивающим.
— Дайте ему воды, — сухо распорядился Скворецкий, испытующе глядя на барахтавшегося на полу Черняева.
О продолжении допроса не могло быть и речи. Арестованного тут же отправили в тюрьму, и Скворецкий приказал срочно доставить к нему врача, специалиста-психиатра.
В ожидании заключения психиатра Скворецкий и Миронов сидели молча, изредка перебрасываясь отдельными фразами. Да и о чем было говорить, что они сейчас могли предпринять?
Наконец появился психиатр, приехавший сразу после осмотра Черняева. По его мнению, налицо были явные признаки помешательства.
— А не слишком ли они явные, эти признаки? — придирчиво спросил Скворецкий.
Психиатр пожал плечами.
— Я говорю то, что обнаружил. Для точного и безошибочного диагноза требуются время и соответствующие условия, больница. Только там ставят в подобных случаях окончательный диагноз.
— Как тебе все это нравится? — мрачно спросил Скворецкий, когда психиатр простился и ушел.
Миронов удрученно молчал. На тебе: садись и пиши постановление о помещении Черняева в больницу и проведении судебно-психиатрической экспертизы! А это значит — следствие по делу Черняева приостановить. Ничего не скажешь, удар был тяжелым!
Получив разрешение полковника, Миронов ушел к себе и засел за злосчастное постановление о производстве судебно-психиатрической экспертизы. Составив документ, вернулся к Скворецкому.
Полковник, склонившись над столом, внимательно просматривал какие-то бумаги.
— Готово постановление?
— Так точно, вот оно.
— Отлично, — сказал полковник. — Положи сюда. Присаживайся. Есть, кажется, что-то интересное.
— Что именно? — поинтересовался Миронов.
— Минуточку. Сейчас кончу. — Полковник дочитал документ, лежавший перед ним, и выпрямился. — Ответ. Из Львова. На наш запрос о Войцеховской. — Кирилл Петрович протянул Андрею бумагу, которую только что читал с таким вниманием.
Ответ Львовского управления КГБ был весьма обстоятелен. Львовские чекисты провели большую работу: они побывали во всех пунктах Львовской области, которые упоминались в автобиографии Войцеховской. Работа была не из легких: ведь с того времени, как жила в этих местах семья Войцеховских, прошло больше двадцати лет, и каких лет! Мало кто из учителей, работавших в школах в Самборе, Яворове, Раве-Русской, уцелел, а кто и уцелел, тот многого не знал, да и не помнил. Вот и пойди разберись, где и когда жил учитель Войцеховский, полуукраинец-полуполяк, какая была у него семья?
Вот сообщение по Яворову: списков учителей тех лет нет. Опрошены многие учителя, бывшие и настоящие, школьные сторожа, кое-кто из врачей. Никто из них не мог толком сказать, жил ли, работал ли когда в Яворове учитель по фамилии Войцеховский, полуполяк-полуукраинец, с женой-украинкой и маленькой дочкой.
Та же картина и в Раве-Русской. Остается Самбор. Что по Самбору? Ага! Вот что, как видно, имел в виду Кирилл Петрович. В Самборе сотрудникам Львовского управления КГБ удалось разыскать некоего пенсионера, славившегося на весь городок своей феноменальной памятью. Этот пенсионер как раз в те годы, когда Войцеховская, как она указывала в автобиографии, жила с родителями в Самборе, работал инспектором тамошних школ. Он клялся и божился, что всех самборских учителей знал наперечет и никогда никакого Войцеховского среди них не было.
Мало того, дотошный пенсионер представил доказательства: он, оказывается, за то время, что был инспектором, завел лично для себя своеобразный учет всех школьных работников Самбора. Была у него такая конторская книжица, в которую он вписывал краткие характеристики на каждого из самборских учителей. Продолжал он вести такую запись и после того, как перестал быть инспектором. «Для памяти, — говорил он, — к истории постановки школьного дела в Самборе».
Вот эту-то книжицу пенсионер и вручил сотрудникам КГБ.