Искатель. 1967. Выпуск №5
Шрифт:
Пулемет был готов встретить врага. Всматриваясь в прорезь прицела, я видела поспешно поднимающиеся по склону цепочки в серо-зеленых мундирах. И в каждом из них я видела убийцу своей подруги — Нины Ониловой.
Не слыша ни единого выстрела, не потеряв на половине пути ни одного убитым или раненым, гитлеровцы двинулись едва ли не как на параде.
Ладони у меня стали мокрыми от волнения.
— Ну… Чего не начинаешь? — зашептал мой второй номер — Самарский.
— Подождем… минутку…
— И полминутки
— Хватит…
— Забросают гранатами. Смотри, как бы поздно не было.
Тут на левом фланге ударил автоматно-ружейный огонь. Гитлеровцы откатились вправо, поближе к доту, пошли кучнее. И тогда мой «максим» выпустил длиннющую очередь. Потом я стала стрелять короткими.
Я видела, что не мажу, что пули находят цель.
И поредевшая цепь отхлынула.
За ней пошла вторая. Однако опять была вынуждена отойти.
Вдруг совсем — неподалеку, в «мертвом пространстве» для пулемета, я увидела двух фашистов. Они подползали с гранатами.
— Толя! — успела я крикнуть Самарскому. Но он уже и сам заметил смертельную опасность, грозившую нам, кинулся к запасной амбразуре, успел метнуть гранату… Тут же около дота взорвались немецкие. Потом ударила брошенная Самарским.
Второй пулемет, установленный на левом фланге, молчал. Тогда я еще не знала и только могла догадываться, что случилось непоправимое: дзот уничтожен, а случайно оставшийся в живых Морозов, взяв автомат, залег в цепи. С левого фланга не было видно, что гитлеровцы поднимались по склону балки все ближе и ближе к нашему укрытию.
Но теперь, когда наше положение оказалось особенно трудным, Самарский перестал нервничать. Он спокойно, не спеша ладонью обтер пыль от взрыва фашистской гранаты, покрывшую крышку короба, поправил ленту, посмотрел на меня, будто спрашивая: «Снова ждешь?»
Я ждала еще с полминуты, а потом открыла огонь.
Цепь словно скосило. Вторая, двигавшаяся за ней, прижалась к земле, стала отстреливаться из автоматов. По колпаку дота часто застучали пули.
Я перестала отвечать, буркнув Самарскому:
— Этак патронов не хватит.
За второй цепью гитлеровцев появилась третья, потом четвертая.
Высокий, широкоплечий фашистский офицер поднялся, обернулся к солдатам, прокричал слова команды, размахивая парабеллумом. Но тут меткая пуля, посланная кем-то из наших, свалила его. Пошатнувшись, офицер разрядил парабеллум по своим же солдатам, упал ничком и покатился по склону в балку.
Бой не продолжался и часа. Фашисты, рассчитывавшие, видимо, на силу артподготовки, так ничего и не добились.
Усталость заставила меня сесть.
— Что ж на левом фланге случилось? — спросил Самарский.
— Ладно, пойду посмотрю. — Мне стоило огромных усилий подняться. Рассовав по карманам бинты, я вышла.
Дзот на левом фланге был разрушен. Но оттуда доносился чей-то тихий голос. Кто-то разговаривал сам с собой. Я с трудом разрыла проход и увидела неузнаваемо закопченное лицо бойца. Обе его ноги были перебинтованы. На повязках проступила кровь.
— А, Зоя… Жива? Мы отвоевались. Погиб мой Ваня. Патронов нет. «Максим» разбит.
— Рано отвоевался, — ответила я. — Еще вылечат.
— Вылечат… — согласился боец. Он потерял много крови и был апатичен, а потом совсем поник. Я подложила ему под голову плащ-палатку. Побежала к себе в дот: начался новый артналет, и необходимо было быть на месте, чтобы встретить врага. Он мог подойти под прикрытием своего огня совсем близко.
Заглянула в дот Ткаченко, пожаловалась, что нет воды для раненых. Мы с Самарским отдали ей свои полупустые фляжки. В это время вошел Морозов с перевязанной головой и строго взглянул на санинструктора.
— Не за водичкой ли пожаловала?
— За водичкой. Только норму «максима» я не ущемила. Пулеметчики свои фляги отдали, — и Ткаченко ушла.
— Ну, как вы тут, дети мои, живы? — спросил Морозов, подходя к пулемету, и быстро оглядел его, потом посмотрел на меня, — на Самарского. — Ну и слава богу, что живы.
Младший лейтенант стал вытирать пот с лица. Очень душно было в доте.
— Во время боя никак не мог прийти, — продолжал Морозов. — У других совсем плохо было.
— Я знаю.
— Сбегала? Успела?
— Думала помочь…
— Ишь ты, страдалица, — улыбнулся Морозов. — Нельзя уже помочь. Левый фланг гол как сокол… А вас я все время слышал. Спокоен был. Много патронов истратила?
— Две ленты — пятьсот штук.
— С ума сошла! Ну-ка, ну-ка… — Морозов заглянул в амбразуру на склон, где валялись трупы фашистских захватчиков. — Ну ладно. В случае чего, я в расчете старшего сержанта Зайцева буду. Там пулеметчик тяжело ранен.
Началась новая атака гитлеровцев, которую мы отбили. Потом опять артналет, во время которого были убиты Оля Ткаченко и ее муж — политрук нашей роты.
После артналета на рубеж пошли вражеские танки. Перед ними выросла стена заградительного огня. Но машины упрямо двигались — вперед, и многие миновали ее. За танками бежали пьяные пехотинцы. Время от времени фашисты возобновляли обстрел. Сильно контузило командира роты Саму-сева. Он передал командование Зайцеву.
Все ближе подходили танки, все отчетливее виднелись их башни, пулеметы, черные кресты с белой каемкой по краям.
Человек пятнадцать оставшихся в живых бойцов готовились встретить врага. Я понимала, как трудно нам придется. По лицу стекали ручейки липкого пота, учащенно стучало сердце. Я чувствовала, что боюсь, и знала, что этот страх не заставит меня отступить. Ведь на своих постах оставались даже те, кто едва стоял на ногах.