Искатель. 1973. Выпуск №4

Михайлов Владимир Дмитриевич

— Без мотора? — пробормотал стажер.

— Да ведь и они без мотора.

Он нерешительно моргнул.

— Лучше кто-нибудь из вас…

— Нет, — сказал Старый Пират. — Видишь, мы не сумеем так. Мы не можем в это поверить — слишком много мы прожили и хорошо понимаем, что к чему. Мы верим в оружие, а не в чудеса, знание абсолютных законов, подкрепленное синяками, слишком переполняет нас. А ты еще можешь захотеть — и поверить. Давай-ка, и не заставляй корабль ждать слишком долго. Дорога домой далека, а всем нам не терпится увидеть кое-кого из тех, кто остался на Земле.

Он прямо поэтом стал, наш старик, от волнения.

— Хорошо, — тихо сказал Петя, — я попробую.

Он закрыл глаза, сосредоточиваясь. Мы молчали, чтобы не помешать ему, и даже думали негромко, чтобы мысли

не пробивались за пределы нашего мозга. Мы надеялись на стажера, недаром он был такой лопоухий и мягкий, и романтический блеск часто появлялся в его глазах.

Мы не обманулись в нем. Он положил руки на рычаги и устремил взгляд в лобовой овальный иллюминатор, и задышал чаще, и пригнулся — и через пару минут мы поняли, что он уже летит, только мы с катером еще оставались неподвижными. Значит, что-то мешало ему, какие-то остатки взрослого скепсиса и здравого смысла. Но помехи с каждой минутой становились все слабее. И вот катер — мы все это почувствовали — слабо дрогнул, словно лодка, стоящая на мели, когда прибой поднимает уровень воды и первая волна уже чуть приподняла дно. Затем катер дрогнул еще раз, сильнее — и плавно всплыл. Мы молча переглянулись. Катер набирал скорость. Еще несколько минут мы держались, кто за что придется, но потом поняли, что не упадем: стажер надежно держал катер в воздухе и вел к кораблю.

— Ты сказал «домой», — повернулся я к Пирату. — Но, в общем, насколько я помню, экспедицию посылали не затем, чтобы она потеряла катер и снова нашла его; задача была — установить возможный уровень цивилизации в этой зоне. Эта планета со всеми ее чудесами стоит вне цивилизации, она парадокс, не более. Так что дом мы увидим не скоро.

Марк Туллий удивленно взглянул на меня, а Старый Пират ответил:

— Вадим, ты не понял, цивилизация, которая может отвести целую планету под детскую площадку и устроить так, чтобы дети жили в своем мире, где каждая их фантазия, каждое желание исполняется как бы само собой, чтобы дети росли, полные уверенности в себе и в силе своей мысли и воображения, — это, друг мой, цивилизация, достойная уважения и зависти. Техническая сторона вопроса для меня темна, но они сделали это хорошо.

— Батареи, — сказал Марк Туллий со свойственным ему красноречием, — сели.

— Да, батареи. Какое-то поле или не знаю что. Да разве это важно?

— Правильная ли это подготовка, — усомнился я, — к предстоящей юности и зрелому возрасту?

На этот раз Марк Туллий изменил себе.

— Да почему подготовка? — с досадой спросил он. — Опять эта глупость. Ты ведь не считаешь, что твой возраст — это подготовка к старости? А Пират не думает, что его пора — это подготовка к смерти. Нет, это просто разные жизни, и каждую из них следует прожить наилучшим образом. Люди горько заблуждаются, когда пытаются в другой жизни выполнить что-то, упущенное в предыдущей: это все равно что потерять книжку на Земле, а потом искать ее около Гаммы Лебедя. Личинка бабочки ест листья не зря — бабочка старалась бы доесть то, чего не успела, пока была гусеницей, но листья не ее корм. Наши мысли — остатки веры в вечную жизнь, вот что это. Нет, они молодцы — те, кто придумал такое.

Мы помолчали, потрясенные красноречием Марка Туллия: ведь прозвище его, как и у всех нас, шло от противного — мы не скрываем своих недостатков от друзей. Корабль уже виднелся впереди. Марк Туллий достал изображение своего Юрия Михайловича, трех лет от роду, поглядел и снова спрятал в карман. Старый Пират вздохнул; может быть, он думал о внуках. А я размышлял: все-таки уж слишком много ребятишки стреляли на своей детской площадке. Может быть, конечно, Марк Туллий прав, и гусеницу нельзя оставлять без зеленого листка, а уж когда бабочка раскинет крылья и взлетит над лугом — этакий махаон или адмирал, — она и глядеть на листья не захочет, потому что она пришла не пожирать мир, но делать его прекраснее. Да, может, Мишка прав, но я дальний разведчик и теряю покой, когда кто-то где-то начинает слишком уж увлекаться стрельбой. Эта профессиональная черта, и тут уж ничего не поделаешь.

Хэммонд

ИННЕС

КРУШЕНИЕ «МЭРИ ДИАР»

Рисунки П. ПАВЛИНОВА

КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ

Глава I

Я устал и замерз и к тому же был немного испуган. Где-то вверху, на мачтах, красный и зеленый навигационные огни отбрасывали неверный свет. Надо мной бесформенным призраком свисали паруса, раскачиваясь взад и вперед в такт покачивающейся на волнах «Морской ведьме». У ветра не было сил тащить яхту.

Я стоял у руля. Шестичасовой прогноз погоды был угрожающим. Предупреждали, что в районе Роколла, Шеннона, Соле и Финистерре ожидается штормовой ветер. Прямо за нактоузом растворялись в темноте расплывчатые очертания корпуса яхты. Был март, и сейчас, после пятнадцати часов болтанки в проливе, радостное возбуждение, вызванное тем, что у нас теперь есть свое собственное судно, полностью улетучилось, поглощенное холодом. Из темноты выкатилась волна с мерцающим гребешком, шлепнулась о корму, плеснула мне в лицо брызгами и с шипением откатилась обратно в темноту. Боже мой! Какой холод! Холод и сырость — и ни звездочки на небе.

Дверь рубки распахнулась, и я увидел освещенный салон, а на его светлом фоне грузную фигуру Майка Дункана в штормовке, с дымящимися кружками в обеих руках.

— Хочешь суп? — Майк улыбнулся и протянул мне одну из кружек.

— Свежий, только что из камбуза, — сказал он. Но вдруг улыбка сбежала с его лица. — Что за чертовщина? — Он смотрел поверх моего плеча в сторону левого борта. — Луны ведь не может быть, правда?

Я обернулся. Что-то холодно-зеленое, полупрозрачное маячило на воде. Фосфоресцирующий неземной свет становился все ярче. И вдруг это видение как бы сжалось, затвердело и превратилось в зеленый остроконечник. Я понял, что прямо на нас наползал навигационный огонь большого парохода. Потом стали видны палубные огни, желтые и расплывчатые; теперь до нашего слуха донесся и звук вращающихся винтов, пульсирующий и глухой.

Прорезав темноту, луч прожектора ослепил нас, отразившись от окутавшего яхту плотного тумана. Только сейчас мы заметили, что туман прямо-таки стлался по палубе. В этой мгле вдруг показались белые светящиеся волны, рассекаемые носом корабля. Затем нос приобрел четкие очертания, и я увидел всю переднюю часть судна, выползавшего из тумана. Тупой нос корабля, словно башня, навис над нами, и я судорожно принялся крутить штурвал.

Казалось, что прошла целая вечность, пока «Морская ведьма» совершила свой маневр, и все это время я явственно слышал шум пенящихся волн, рассекаемых форштевнем. «Он сейчас врежется в нас! О боже! Сейчас он нас ударит!» — услышал я в темноте крик Майка. Он, бросив кружки с супом, все время подавал сигналы прожектором, направляя его луч на мостик судна. Вот осветилась вся верхняя надстройка, и луч отразился от ее стеклянных окон. Но, несмотря на сигналы, железная громада с грохотом, не меняя курса, надвигалась на нас со скоростью добрых восьми узлов.

Теперь каждая деталь «Морской ведьмы», от кончика ее длинного бушприта до верхушки гротмачты, была освещена зеленым светом навигационного прожектора, который повис прямо над нами. «Внимание! Держись!» — закричал вдруг Майк, и тотчас же огромная, рычащая стена белой воды обрушилась на яхту. Волна ударила в меня и чуть не оторвала от ручек штурвала. Паруса изогнулись невероятной дугой. Яхта сильно накренилась, и тонны воды рухнули на палубу. В этот момент пароход, словно огромный утес, плавно прошел мимо.