Искатель. 1974. Выпуск №6
Шрифт:
— Так сказал?
— Да, так и выразился. Как видите, тут дело и на принцип пошло.
В глазах Решетова вспыхнули упорные искорки.
— Пусть господин профессор не надеется… И тут верха его не будет… Сейчас прямо в Румянцевскую махну и снова засяду… Прочитаем его шифровки. Вячеслав Рудольфович!
— В этом я уверен, товарищ Решетов.
Когда чекист встал, чтобы уйти из кабинета, Менжинский снял пенсне и, близоруко щурясь, остановил его.
— Перед тем, как вам побывать в Румянцевской, поспите, товарищ Решетов.
— Времени же нет…
— Выделяю вам из собственного резерва.
— Постараюсь, Вячеслав Рудольфович, — не очень уверенным голосом ответил Решетов.
— Постараетесь? Хорошо, в таком случае я вам помогу.
Менжинский вызвал Нифонтова и приказал лично проследить за выполнением указания.
— У себя и уложите товарища Решетова. Три часа, и ни минутой меньше.
Когда за ушедшими закрылась дверь, Вячеслав Рудольфович облегченно откинулся на спинку стула. Поездка на Украину, сумасшедшая, без отдыха работа, тряские, расхлестанные дороги, по которым довелось колесить, предельное напряжение сил и нервов давали себя знать. Боль в позвоночнике, появившаяся впервые после автомобильной аварии, в которую он попал почти десять лет назад под Лионом, снова время от времени стала наплывать.
Голова гудела от усталости. Наверное, ему еще больше, чем Решетову, нужно было выспаться. И не на диване в собственном кабинете, где он уже провел не одну ночь, не в холодном номере бывшей гостиницы «Метрополь», а в доброй, спокойной обстановке.
Дома не было. Старое все давным-давно распалось, а новое не сложилось.
И верной отдушины, милых сестричек, тоже не было в Москве. Вера и Людмила работали в Петрограде и бог весть когда переберутся в Москву. Оказаться бы сейчас им хоть на один вечер вместе, не спеша попить чаю, перекинуться каламбурами с острой на язык Милочкой, почувствовать матерински-мудрый взгляд темных глаз Веры.
Им ведь сейчас тоже нелегко. Для других они умеют отдавать все силы, внимание, заботу. А вот для самих себя позаботиться у них всегда не хватает времени…
«Пусть молчит, кто дал, пусть говорит, кто получил», — выплыл в голове прочитанный когда-то афоризм. Мудрый, но справедливый ли во всем?
Откуда Щепкин получал шпионскую информацию? Может, у Артузова появилось что-нибудь новенькое?
— Взято почти семьсот человек, — довольным голосом сказал Артур Христианович. — подпольной армией, считайте, покончено. Видимо, кое-кому удалось остаться на свободе, но непосредственной опасности они уже не представляют.
— Всякий враг представляет опасность, Артур Христианович, — возразил Менжинский и подумал, что начальнику оперативного отдела уже легче. Четко проведенной операцией он выполнил главную задачу.
А вот особоуполномоченный пока со своим делом еще не справился. Щепкин упорно молчит, записи Вилкова не расшифрованы, допросы других участников заговора ничего существенного не дают. Похоже, что шпионская цепочка в «Национальном центре» и подпольной армии тщательно ограждалась от лишних людей. Наверняка ее держал в руках сам «дядя Кокка» и еще кто-то, ускользнувший от ареста. Может быть, таинственный Тихомиров, кассир и доверенное лицо Щепкина, «делопроизводитель губсовнархоза», несомненно проживающий под чужой фамилией…
Наряду с ВЧК Особый отдел подчинялся Реввоенсовету республики, и Павлуновский сегодня утром говорил, что уже интересовались, как идет расследование в части шпионажа.
Звонил товарищ Ладыженский… Уж не тот ли самый? По слухам, он продолжает отираться возле Троцкого и занимает в Реввоенсовете какой-то влиятельный пост. Какой пост можно доверить этому болтуну и демагогу, невеликого ума человеку? Если бы пышные шляпы всегда прикрывали достойные уважения головы…
— Благодушествовать не собираюсь, Вячеслав Рудольфович, — откликнулся на реплику Артузов, ущипнул бородку и задержал на особоуполномоченном темные глаза. — Полезно бы сейчас провести операцию по прочесыванию, но с людьми трудно. Почти половина торчит в засадах. Хочу просить, чтобы Особый отдел помог оперативному.
— Наверное, в этом вопросе не договоримся, Артур Христианович. У Особого отдела имеются свои задачи.
— Богу богово, а кесарю кесарево… Так, что ли, понимать?
— Нет, так понимать нельзя. Дело у нас общее, но специфику и направление работы отделов, мне кажется, надо по возможности учитывать. — Вспомнил о Ладыженском и добавил: — Нас ведь еще и из Реввоенсовета теребят… Я, собственно, к вам, Артур Христианович, не для общей дискуссии заглянул. Ступин что-нибудь новенькое по интересующему меня вопросу показал?
— Ничего. Он, видите ли, вообще о «Добровольческой армии Московского района» не имеет никакого представления.
— Почему же от чекистов уходил?
— Утверждает, что, как бывший офицер, опасался превентивного ареста.
— Скажите, пожалуйста, какой пугливый!
— С Миллером не знаком, с Алферовым имел встречи, но частного порядка.
— А со Щепкиным?
— Клянется, что в глаза не видывал… В политических организациях не состоял, с сослуживцами поддерживал только деловые отношения.
— Насчет Тихомирова интересовались?
— Признал, что несколько раз встречались у Алферова. В преферанс перекидывались…
— Прямо безвинный ангелочек.
— Если что-нибудь стоящее обнаружится, я вам, Вячеслав Рудольфович, немедленно сообщу, — сказал Артузов и иронически прищурил глаза. — У нас, в оперативном, нет ни божьего, ни кесарева. Работаем на высокой пролетарской солидарности…
— Серьезный шпионаж, Артур Христианович, — не принимая шутливого намека, перебил Менжинский, — особенно опасен потому, что идет из центральных органов Красной Армии. Вершки в таком деле не имеем права снимать. Обязаны до самых глубоких корней докопаться. Попробую еще раз со Щепкиным побеседовать… Человек в стиле барокко. — Увидел вопросительный взгляд Артузова и разъяснил: — Слишком много лепных деталей и завитушек.
ГЛАВА X
— Все, что вы предъявили, гражданин Менжинский, это не обвинительные улики, — заявил Щепкин, посмотрев на бумаги, разложенные на столе. — Это наши политические разногласия. Вы сторонник одной истины, я другой.
— Истина всегда единственная, Щепкин. Если о ней есть два мнения, то один ошибается.
— Вы убеждены, что ошибаюсь я… Это вполне естественно. Однако если бы мы в этом кабинете поменялись местами, о той же самой истине было бы несколько иное мнение.