Искатель. 1976. Выпуск №6
Шрифт:
Ника хотела закричать, но не могла. Она вскочила на ноги, но земля и весь мир вдруг опрокинулись, синим озером блеснуло и разом погасло небо.
Это было тогда, а сейчас Лорка почувствовал, как отяжелели ее руки, заметил поблекшее лицо и прикрытые глаза.
– Что с тобой?
Ника со слабой улыбкой покачала головой.
– Ничего, сейчас пройдет.
Лорка бережно посадил ее на скамью. Он хорошо знал, что с ней - она вспомнила. Им недаром не рекомендовали видеться, воспоминание
«Катер невесомости» пользовался у детей огромной популярностью. Это вагончик, сделанный в форме космоавиетки, катавшейся по рельсовой дороге с умопомрачительно сложным профилем. Перепады высот, эффектные закругления - все это известно издревле. Новым было то, что отдельные участки дороги, высотой в десятки метров, были выполнены в форме параболических кривых, и, когда вагончик проносился по ним, пассажиры испытывали подлинное космическое чувство невесомости. Если учесть, что особая стереовизуальная аппаратура создавала в эти недолгие секунды эффект подлинного космического небосвода: то вблизи Земли на фоне океанских островов; то в районе Луны, когда на Землю можно взглянуть как на глобус; то в дальнем космосе, когда Солнце видится просто ярчайшей оранжевой звездой, - можно понять, почему этот аттракцион так любили.
В катере в качестве эксперта-наблюдателя находился Лорка. Когда катер сорвался с креплений и его начало закручивать, Лорка усмехнулся - надо же, попал в аварию не где-нибудь, а в детском парке. А потом, благоразумно опасаясь ненужных осложнений и травм, сбросил аварийный люк, мягко оттолкнулся ногами и, сгруппировавшись, с грацией и ловкостью огромной кошки приземлился на мягкий склон насыпи.
Еще в воздухе он услышал гулкий выстрел лопнувшей штанги, поэтому, приземлившись, он сразу же оглянулся. И увидел, как несколько в стороне от него на склонившуюся к мячу девчушку, тупо вспахивая травяной дерн, съезжает катер в несколько центнеров весом. Лорка так никогда и не мог вспомнить, как он успел оказаться между вышедшей из-под человеческого контроля машиной и маленьким хрупким человечком, Но он успел и принял эту слепую упрямую машину сначала на руки, а потом на плечи. И все-таки Лорка вывернулся бы, если бы девчонка догадалась отбежать. Но нет, она изумленно смотрела на него и спрашивала с беспокойством и страхом:
– Тебе тяжело, да?
Несмотря на нечеловеческое напряжение, мысль Лорки работала четко. Он знал, что пропал и в его распоряжении доли секунды. Единственный шанс - сохранить голову и пройти все семь кругов адских мучений регенерации искалеченного тела. Лорка отшвырнул ногой девчонку и рухнул на луговые цветы. Он успел услышать дикий, почти нечеловеческий вопль - это кричала мать девочки - и ощутить раскаленную вспышку боли, смявшей его тело. Но еще долгие мгновения, кто знает сколько они длились - секунды, их доли, - Лорка неистовым усилием воли заставлял себя не терять сознания. И на фоне испепеляющей все его существо муки - ликовать: он все еще мыслит; значит, он использовал крохотный шанс, дарованный ему судьбой, - голова цела.
Сжигающая боль и ликующая радость продолжающегося бытия оставили вечный след в его душе. И вот сейчас эта девочка, Ника, коснулась невидимой раны.
Ника смотрела на него, кумира своих грез, и детский ужас, вдруг прорвавший плотины забвения, медленно отступал.
–
– Лорка легонько встряхнул ее руки, которые держал в своих ладонях.
– Все в порядке, девочка, видишь - я здоров.
Она благодарно взглянула на него, благодарно потому, что он догадался о ее страхе, осторожно освободила свои руки и сказала укоризненно:
– Вы хромаете.
– Ты заметила?
– удивился Лорка.
– Да. Это из-за меня?
Лорка кивнул и, увидев, как изменилось ее лицо, поспешно добавил:
– Хромота пустяковая. Но я привык, ликвидируешь хромоту - придется менять всю координацию движений.
– Ника, не отвечая на его улыбку, серьезно смотрела на него, и Лорка, поколебавшись, признался: - Я берегу свою хромоту как память о том дне.
Она понимающе сказала:
– У меня тоже осталась память: я немножко заикаюсь, когда сильно волнуюсь. Это тоже легко ликвидировать, но я не хочу.
– Я знаю, ты долго болела.
– Долго, - согласилась она, - почти год совсем не говорила, только кричала во сне. Мне все снилось, как на вас валится та тележка. Я и сейчас это вижу. Закрою глаза и вижу.
Ника и правда закрыла глаза. Ресницы у нее были длинные, они не лежали спокойно, а мелко-мелко подрагивали.
– Не надо об этом, - мягко попросил Лорка.
Она открыла глаза и, встретив его взгляд, впервые ответила улыбкой на его улыбку. И сразу изменилась - суровое лицо помягчело, стало тоньше, одухотвореннее.
– Так вот ты какая, - повторил Лорка.
– Какая?
– Красавица.
– Что стоит внешняя красота, - сказала она равнодушно.
Лорка откровенно любовался ею.
Она это видела, и ей было приятно.
– Духовная важнее, - сказала она со спокойной убежденностью.
– Это почему?
– Потому что люди сейчас и так слишком увлечены телесной красотой.
Глаза Ники стали серьезными. Это были глаза человека, уверенного в себе, хорошо знающего, что он хочет и что он может: Лорка испытал легкий укол робости, а может быть, лучше сказать, почтения; такое случалось с ним в детстве, когда он, слушая рассказы о вселенной, которые вела его мать, нечаянно заглядывал ей в глаза. Ему всегда казалось, что мать знает нечто более мудрое и тайное, чем высказанное словами. Может быть, это чувство сохранилось и сейчас вот всплыло во всей своей первозданной яркости потому, что мать его погибла во время испытаний новой модели нейтринного телескопа, когда ему было всего десять лет, и навечно осталась в его памяти мудрой полуженщиной-полубогиней. Лорка не без труда стряхнул с себя светлые и тяжкие воспоминания прошлого.
– Разве это плохо?
– мягко спросил он.
– Культ человеческого тела жил в Древней Греции, а греки создали одну из величайших человеческих культур.
Ника уже успокоилась и с интересом разглядывала Лорку. Она не была разочарована, в нем было меньше скульптурности, чем ей представлялось. Он был человечнее монументального образа, созданного когда-то ее детским воображением,
– Греки были великими, - сказала Ника вслух, - но они были детьми. Мы же взрослые. Даже тогда, когда еще дети.
Она хотела добавить, что повзрослеть нелегко. Тяжело прощанье с детством, переход в зрелость - страдание, безжалостное крушение одних кумиров и торопливое сотворение других. Но поймет ли это Лорка?
– Пожалуй, - согласился Лорка, - в двадцать втором веке… Совсем недавно люди упивались простыми радостями жизни и возродили культ тела. Благодаря им мы покончили с хилостью и уродством, стали такими, как сейчас.
Ника улыбнулась.
– Люди, разделавшись с голодом, войной и эксплуатацией, просто немного сошли с ума от радости. В двадцать втором веке был праздник человечества, но ведь праздник не может длиться вечно.