Искатель. 1986. Выпуск №3

Росоховатский Игорь Маркович

— Аким песни любит, — словно, что-то вспоминая, проговорил Нестор, — Как гости к нему шли, я им свою любимую спел…

В хате притихли.

— Очень им песенка понравилася… Если к кому еще гости придут, я и там… У меня еще одна песенка есть… — и радостно засмеялся.

Нестор замолчал и, не обращая ни на кого внимания, потянулся за огромным соленым огурцом.

— Да вы, люди добрые, не слушайте его. — Филипп попытался как-то сгладить тяжелое впечатление. — Сами знаете, несет невесть что.

Он встал и вытянул за руку из-за стола Нестора.

— Так что прощевайте.

Нам еще по хозяйству управиться надо.

Не договорив, он пошел из хаты, ведя за руку сына, который был и в плечах пошире, и на голову выше отца.

Алексей видел в окно, как отец с сыном пошли со двора. Отец что-то сердито выговаривал, а сын жевал огурец и вертел по сторонам головой. Филипп не выдержал и дал подзатыльник. Недоеденный огурец упал в дорожную грязь. Нестор, размазывая по лицу слезы, поплелся следом за Филиппом.

Потянулись из-за стола и другие.

Алексей еще покурил на крыльце с мужиками и отправился на свой сеновал в сарай…

Филипп! Филипп и Нестор — вот та зацепочка. Эта мысль пришла в голову неожиданно.

14 октября 1939 года

БОЛОТА

Небольшой островок, окруженный гнилой и чавкающей топью, не самое лучшее место на земле. Барковский это прекрасно понимал, но относился к пребыванию здесь спокойно, как к неизбежному злу. Как только Ланге предложил создать группу, он решил, что должен найти свой стиль работы.

За несколько дней он сколотил крепкую команду. Ребятам было глубоко наплевать на происходившее вокруг, кроме обещанных им хороших денег. Они умели профессионально убивать любым оружием и без оного. И не умели много думать.

Никто из группы, за исключением самого полковника, его сына и Чеслава Леха, их телохранителя, не был связан с этими местами. Потому никто не рвался навестить родственников, знакомых или девиц. А если и рвался, что с того? Кроме Чеслава и Кравца, тропинок на болоте никто не знал. Карта всегда хранилась у Барковского. Перебежчиков в их группе даже теоретически быть не могло. Продукты, боеприпасы доставлялись через сложную систему тропок, терявшихся в необъятной и непроходимой топи. Так же отправлялась к Ланге и собранная информация. Рацией Барковский не пользовался, боясь обнаружения базы группы. Когда люди уходили на задание, их встречали и провожали Чеслав или Кравец.

За короткое время полковник сумел прекрасно наладить лагерное хозяйство. Здесь даже была своя баня. На дальнем конце островка маленькая землянка со специальной системой труб для рассеивания дыма. Она была до того мала, что предбанник находился снаружи, под замаскированным навесом.

Барковский ходил в баню, как правило, со своим сыном, Владиславом, семнадцатилетним бывшим воспитанником военного училища, рослым, в отца, красивым и по-юношески романтичным. Обычно с ними ходил и Чеслав Лех. Но сегодня Чеслава в лагере не было. Он должен был встретить человека Ланге.

Банщик уже согрел воду, протопил маленькую парилочку. Барковские разделись. Прохладный ветер скользнул по их обнаженным сильным телам. Зябко. И они быстро

забежали в низкую дверь теплой подземной баньки. Банщик остался снаружи — охранять. Барковские мылись долго.

Сторожу надоело стоять столбом совершенно одному. Он стал рассматривать вещи командира и его сына. Под тонкой сорочкой Барковского-старшего, что лежала поверх всех вещей, ясно вырисовывалось что-то выпуклое, необычное. Вниз с лавки свисала золотая цепочка. Банщик прислушался. Из-за двери слышался глухой шум — отец и сын вроде не собирались выходить. Он аккуратно приподнял сорочку и осторожно вытащил диковинную штуку. Яйцо не яйцо, цветок не цветок, только все из золота. И портрет странный. Банщик, тихо ступая, вышел из-под тени навеса и стал рассматривать штуковину. Дорогая. На сколько потянет? Парню хотелось потрогать хрупкие на вид золотые веточки, но было боязно. Наконец решился. Выставил вперед палец и осторожно дотронулся…

Нож вошел в шею, перебил сонную артерию, мышцы. В горле у парня что-то забулькало, он выронил медальон, схватился было за рукоять, но потом осел.

— Папа, — с ужасом произнес Владислав. — Папа!..

Барковский, еще за мгновение до этого стремительно из-под одежды доставший нож и бросивший его в банщика, спокойно сказал сыну, который не мог оторвать взгляд от умирающего:

— Одевайся. Скорее!

И, показывая пример, подошел к одежде.

— Зачем? Папа, зачем? Он же свой!

— Свой? — Барковский-старший искренне удивился. — Боже мой, какой идеализм… Одевайся живее!

— Но как же борьба? Как же Польша?

— Польша? Думаешь, я за Польшу страдаю? За жалких людишек, которые всю жизнь гнут спины перед избранными? Рисковать своей и твоей жизнью ради всего этого быдла? Никогда! Пусть дураки слушают проповеди союзников о том, как немцы и русские разодрали великую Польшу. Раз случилось — значит, должно было случиться. Скоро здесь заварится такая каша! И всем будет не до Польши. Завертятся жернова, способные перемолоть миллионы жизней…

— Что ты имеешь в виду?

— Что?! — Барковский-старший затянул ремень, подошел к убитому, вынул нож и обтер его пучком травы. Наклонился, взял медальон, повесил на шею. Приподнял убитого за плечи. — Помоги-ка…

Владислав непроизвольно отшатнулся.

— Ты что?! — сердито взглянул на него отец. — Хочешь, чтобы его обнаружили? — Он кивнул в сторону землянок. — Тогда за нас можно не дать и гроша…

Владислав взялся за ноги. Они зашли почти по колено в болото и, раскачав, бросилл труп. Раздался всплеск. Пахнуло зловонием. Трясина вспучилась и опала, надежно спрятав тело.

Потом они тщательно мыли сапоги.

— Что же мы тогда? Отец?

— Ты о чем?

— Ну об этом, о жерновах…

— А-а-а… Немцы скоро стукнутся лбами с Россией. Это неизбежно! Сюда же влезут и американцы. Они всегда не прочь поживиться. Англичане и так уже по уши в дерьме, как и вся эта европейская сволочь Пусть потом считают свои разбитые горшки… Но без нас!

— А мы?

— А мы как-нибудь вывернемся. На своей территории мы всегда сможем затеряться. А потом Скандинавия и… Понял?