Искатель. 1987. Выпуск №3
Шрифт:
И все же Егор чуть не сорвался. Так и не разбросав навоз, он вернулся в дом. Жена уже ушла, и хотя до работы оставалось еще полчаса, Егору не хотелось одному сидеть в избе. Он вышел на крыльцо и тут увидел за плетнем Петьку. Тот возле поленницы колол дрова. Момент был подходящий, можно было кое о чем спросить Петьку, и Егор направился к плетню. Он видел, что Петька его заметил, но не показывает этого, продолжая с усердием махать топором.
— Петька! — позвал Егор.
— Ай? — откликнулся Петька, оборачиваясь и разыгрывая полную неожиданность.
Но Егор не собирался разводить дипломатию.
— Ты зачем отравил волчицу? — хмуро спросил он.
— Волчицу?
— Ты дурачком-то не прикидывайся, знаешь какую. Петька чувствовал себя за плетнем как за границей, а потому соответственно и держался.
— Да иди ты со своей волчицей! Целуешься с ней и целуйся, я — то здесь при чем?
— Сволочь ты, Петька! Скажешь, и в огород не заходил?
— А ты видел? — нагло спросил Петька.
— Если б видел, я б тебе ноги выдернул!
И тут Петька, видно, уверенный, что плетень спасет его не только от Егора, но и от грома небесного, совсем разошелся.
— А этого не хочешь? — спросил он, показывая Егору кукиш.
Как и большинство спокойных по натуре людей, Егор мог долго терпеть, но если загорался, остановить его было трудно. Петькин жест взорвал его, и он, с хряском выдернув из плетня кол, стал перелезать через плетень.
— Только попробуй! — закричал Петька, поднимая топор.
Но Егор уже перелез и, как медведь, пошел на Петьку. Тот сначала попятился, а потом повернулся и побежал. Егор сразу остыл. Бросив кол, он тем же путем перебрался к себе на огород и пошел к дому. Петька что-то кричал вдогонку, но Егор не слышал что. Он не раскаивался в своем поступке, но ему было досадно, что все так получилось. Теперь жена укорит, как только обо всем узнает. А что узнает, Егор не сомневался. Уж теперь-то Петька побежит жаловаться прямым ходом. Скажет, что Егор чуть не убил его, да еще и плетень сломал.
Но Петька не нажаловался. За себя испугался, понял Егор. Рыло-то в пуху. Хоть и волка отравил, а все ж не своего. Но дело даже не в этом. Отравил бы где-нибудь, еще туда-сюда, а то ведь на чужом огороде. Как вор забрался, ночью. Думал, что все будет шито-крыто, а теперь понял, что Егор молчать не будет, если чего. Небось ждет, как бы Егор сам не нажаловался. Не пойду, не бойся, комариная твоя душа…
Волчица подыхала. После промываний ее больше не рвало, но теперь она исходила слюной. Слюна текла безостановочно, и Егор не успевал вытирать волчице морду.
За шесть дней, что волчица лежала на мосту, она ни к чему не прикоснулась, хотя Егор ставил перед ней и мясо, и воду. Обессиленная, она не могла поднять даже головы. Дородством волчица не отличалась и раньше, теперь же от нее остались кожа да кости, и Егору иногда казалось, что она уже не дышит. И только притронувшись к ней, он ощущал живое тепло.
— Пристрели ты ее, Егор, — просила жена. — Сил нет глядеть, как мучается.
— Пристрелить никогда не поздно, — отвечал Егор, продолжая ухаживать за волчицей.
Когда он принес ее с огорода, он и сам не верил, что она выкарабкается и на этот раз. Была, верно, небольшая надежда на то, что помогут промывания, но кто его знает, когда Петька дал отраву? Может, с вечера еще и яд уже разошелся по всему телу. А может, Петька пожадничал, потому волчица и не сдохла сразу. Как бы там ни было, но когда обнаружилось, что она хоть и еле дышит, но не подыхает, Егор решил ждать до конца. Он не осуждал жену за попытки склонить его к последнему шагу. Не каждый может изо дня в день смотреть на чужие мучения. К тому же, если говорить прямо, во воем деле с волчицей жена была сторонней наблюдательницей и не могла чувствовать того, что чувствовал Егор.
Так было и два месяца назад, когда он приволок волчицу из леса и когда жена так же просила пристрелить ее. Для нее полуживая волчица была одновременно и помехой, и причиной для лишних переживаний, и она, никак с нею не связанная, простодушно полагала, что от всего можно избавиться одним решительным действием. Но это действие шло вразрез с тем, что незаметно, но прочно установилось в душе Егора за последнее время и стало как бы новой совестью. Полгода противоборства с волчицей не прошли даром. Оба они чуть не погибли в этом противоборстве, но даже не это подействовало на Егора, а внезапность перехода от жизни к смерти, пережитая им в тот декабрьский день, который едва не стал для него последним. Связь между жизнью и смертью оказалась неразличимой. Но, тонкая как паутинка, она в то же время была крепче волчьей жилы, и это поразило Егора. Ему впервые подумалось, что нить и его жизни, и нить жизни волчицы, наверное, вытканы прочно и надолго, но они сами чуть не оборвали их. Чужое прикосновение — вот что оказалось губительным для этих связей, а потому ни у кого не было права притрагиваться к ним по собственному усмотрению. Именно это, пока еще чувственное осознание все сильнее овладевало Егором прошедшей зимой. Быть может, оно так бы и заглохло, убей он тогда волчицу, но она выжила, и это было как знак. Стало быть, не судьба, сказал Егор, и не ему дано распоряжаться жизнью волчицы. Но и намеренно дожидаться, когда она сдохнет у него в доме, он тоже не мог. Вот почему он и стал выхаживать ее.
Нынче многое повторялось. Снова приходилось спасать волчицу и отговариваться от жены, но если к ее просьбам Егор относился по-прежнему добродушно-снисходительно, то спасение волчицы было для него теперь жизненным делом. Оно стало частью его существования, и если бы волчицу могла спасти его кровь, Егор без колебаний дал бы ее.
На что он надеялся в этот раз? Даже зимой, с перешибленной лапой и пробитой головой, волчица не была так близка к смерти, как сейчас. И все яге Егор верил, что хоронить ее рано. Хотя сам он никогда не пользовался на охоте ядом, ему не приходилось видеть у других, чтобы надежно отравленный волк не подох бы в первый же день. Волчица жила уже шестой, и несмотря на то, что все держалось на волоске, что-то тем не менее не сошлось в планах отравителя и укрепляло надежду в их полном провале.
Это был факт, так сказать, материального свойства, и он брался Егором в расчет в первую очередь, но было и нечто другое, что гоже клалось на чашу весов. Никто не смог бы убедить Егора в эти дни, что все случившееся с волчицей — судьба, Не могло быть такой судьбы, чтобы умирать дважды. А с волчицей получилось именно так. Один раз она уже побывала за чертой, но каким-то чудом выжила, и вот снова стоит у этой самой черты. Но почему, за какие грехи? Неужели в тот раз он спас ее лишь для того, чтобы теперь она подохла в слюнях и в блевотине? Неужели ее судьба — Петька?!
Во что другое, а в это Егор поверить не мог, пускай бы его застрелили. Выживет, твердил он, сидя над волчицей и прислушиваясь к чуть слышному ее дыханию.
Как думалось, так и сбылось.
Все последнее время Егор находился в постоянном ожидании, даже спал вполглаза, и вот на восьмую ночь ему показалось, что на мосту звякнула цепь. Егор прислушался. Звяканье не повторялось, зато за дверью явственно слышалось поскуливание, словно там лежала не взрослая волчица, а недавно народившийся щенок.