Искатель. 1997. Выпуск №2
Шрифт:
Но если бы им пришлось расстаться, то они расстались бы без сожаления. Может быть, слегка взгрустнул Мавр. Филин — нет. Он был жокей. Менял лошадей как перчатки, привязанностью не страдал, и Мавр в его спортивной карьере остался бы как воспоминание о победах.
Мавр брал призы, Филин торжествовал. Еще бы! Кому не приятно ходить в чемпионах?!
Эту полосу своей жизни Мавр помнил смутно. Платформы, трюмы пароходов, чужие ипподромы — все слилось в пульсирующую, стремительно летящую под ноги гарь беговой дорожки.
Это был круг без начала и конца.
Мавр начал уставать. Но Филин не хотел
Мавр никогда не хитрил, всегда и везде выкладывался весь, без остатка, как бы тяжело ему ни приходилось. Именно это его и погубило. В одном из заездов он почувствовал боль в правом плече. От испуга сбился с ритма. Филин выругался и огрел его хлыстом. Мавр рванулся и тут же почувствовал боль в правой ноге. На финише он был четвертым.
Соскочив на землю, Филин чертыхнулся и в сердцах треснул Мавра, кулаком по шее. Мавр, вскинув голову, злобно фыркнул.
— Шалишь! — крикнул Филин, с трудом сдерживая жеребца. Туго рассекая воздух, свистнул хлыст. Раз… другой, третий! И здесь впервые в жизни Мавр вышел из повиновения. Оскалившись, он молча грудью прыгнул на Филина, укусил его и сбил с ног. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы Мавра не оттащили в сторону.
Вскочив, Филин отряхнулся, перекинул хлыст из левой руки в правую и шагом, не предвещающим ничего хорошего, двинулся на жеребца. Один из жокеев преградил ему дорогу:
— Иди душ прими, помогает.
Филин не ответил. Заложив руки за спину, смотрел он круглыми, потемневшими от злости глазами на Мавра. Тот, похрамывая, уходил в конюшню.
Через полчаса доктор констатировал:
— Разрыв связок на сухожилиях правой передней ноги, разбито плечо.
Так закончилась короткая, но блестящая спортивная карьера Мавра
После недолгих рассуждений Мавра отдали в школу верховой езды.
«Пусть поработает, к кобылам ему еще рано, молодой», — решило начальство. Так Мавр обрел новый дом. Впрочем, от старого он почти ничем и не отличался. Такая же конюшня, такой же денник, только вот жизнь началась совершенно новая — спокойная, размеренная, без происшествий. Почти месяц Мавра не трогали. Его это устраивало. Перенапряженный организм требовал отдыха, нервная система — покоя. Через день к нему приходил доктор. Ругая Мавра всяческими ласковыми словами, он перебинтовывал ему ногу, втирал в плечо какую-то странную, резко пахнущую мазь, щекотал, давал на прощание кусочек сахара и, весело насвистывая арию тореадора, уходил. Расположением его, как, впрочем, и всех других, Мавр не баловал, но, когда почувствовал, что боль в плече затихает, без всяких приказаний, как самый послушный пациент, поворачивался нужным боком, приподнимал ногу. «Ишь ты, какой понятливый», — восторгался доктор и в награду за это давал ему еще кусочек сахара.
Раза два или три к Мавру заходил Сергей Петрович — старший тренер школы. Осмотрев жеребца, он проводил ладонью по его длинной сухой спине и дружелюбно говорил:
— Ну не косись ты на меня, как на черта. Ведь ты ж не злой, Мавр, ты умный.
Мавр всхрапывал, поворачивал голову, задумчиво смотрел на собеседника, но чувств своих никоим образом не выказывал. В эти минуты он полностью оправдывал свое грозное имя — Мавр. Стоял гордый и неподвижный. От этой неподвижности становилось страшно. Так велико было его внутреннее напряжение, что, казалось, еще секунда, и — он взбрыкнет, опрокинет, раздавит.
Тренер вздыхал, озадаченно крутил головой, говорил:
— Ну и характерец у тебя, дорогой. Скажи спасибо, что сумасшедших домов для лошадей еще не открыли, а то б ты точно туда загремел. Непременно б загремел!
Почувствовав, что его седлают, Мавр заволновался. Он возбужденно зафыркал, забил копытом, косясь на тренера желтоватым, сразу заигравшим глазом.
— Спокойно, Мавр, спокойно, — ласково проговорил Сергей Петрович, подтягивая подпругу,
Мавр прижал ухо и оскалился.
— Ишь ты, побегать захотел, — посочувствовал тренер. — Нет, брат, теперь другая работенка предстоит.
Очутившись на манеже, Мавр заволновался еще больше. Тренер вскочил в седло. Взяв правой ногой стремя, он привычным жестом уравнял пальцами повод и дал шенкеля. Мавр затоптался, как будто не зная, какой прежде ступить ногой, натянул поводья и вдруг рванулся, словно услышал удар колокола. Тренер осадил его. Не понимая, что от него хотят, Мавр нервно крутил головой. Ему снова дали шенкеля. И снова он ринулся как бешеный. Так повторилось несколько раз. Озадаченный, Мавр остановился, неожиданно подогнул передние ноги и, взбрыкнув, прыгнул в сторону. Наездник усидел. Тогда Мавр сделал вид, что заваливается на бок, чтобы затем внезапно вскинуть. Но удар хлыста охладил его. «Опытный жокей, не побалуешь», — решил он и начал быстро соображать, что же от него требуется.
Через несколько уроков Мавр точно и беспрекословно выполнял все команды тренера. Но только его. Стоило сесть кому-либо из учеников — все начиналось сызнова. Мавр взбрыкивал, поворачивал не туда, куда надо, делал вид, что устал, в общем, куражился. А если чувствовал малейшую неуверенность наездника, моментально высаживал его и, обиженно фыркая — не могли, мол, найти наездника получше, — убегал в конюшню.
— Ты брось у меня эти шуточки, — орал Сергей Петрович, усаживаясь в седло. — Вперед!
Мавр послушно шел вперед. Команды выполнял с таким рвением, что тренер только диву давался.
— Ну ты и хитер, каналья! Что ж делать мне с тобой прикажешь?
Мавр дружелюбно фыркал, качал головой и просил повода.
— Побегать хочешь? — спрашивал Сергей Петрович. — Ну давай побегаем.
Питал тренер слабость к бывшему рекордсмену и на все его чудачества смотрел сквозь пальцы. Только новичкам жеребца больше давать не стал: боялся, как бы чего не случилось.
— Мавр!
Голос прозвучал радостно и певуче. Так звучала река в детстве. Мавр непроизвольно оглянулся и так же непроизвольно подошел к протянутой мальчишеской руке. На ладони лежал сахар, Мавр проглотил его, снова уткнулся в ладонь и облизал ее. Она была теплая, мягкая, в белых подтеках застывшего сгущенного молока.
Мавр встрепенулся, поднял голову и удивленно посмотрел на мальчика — невысокого, рыжего, в рваном пиджачке, застегнутом на одну пуговицу. Он словно спрашивал: «Кто ты? Откуда?» Митька погладил его между ушами. Призывно и волнующе зазвенела река.