Искатель. 2011. Выпуск №11
Шрифт:
Искатель. 2011. Выпуск № 11
Наталья Смехачева. Утро туманное
Глава первая
…Утро было свежим, блестящим, но немного рассеянным и меланхоличным. Прозрачный осенний туман, прошитый редкими лучами солнца, висел над городом сказочным парашютным куполом, и ленивый, не вполне проснувшийся ветер качал его из стороны в сторону, таскал по крышам домов, по верхушкам облетающих кленов и лип, рвал острыми шпилями соборов,
Маленькая круглая площадь была в этот ранний час практически безлюдной. Две торговые палатки с обувью, продуктовая машина, развал дешевой чайной посуды да старый еврей Абрамыч со своим патефоном и коллекцией никому не нужных сегодня старых пластинок.
Вадим сидел, как обычно, на скамейке под липой возле здания бывшего магистрата, слушал бриллиантовый голос Изабеллы Юрьевой и тоскливо смотрел на свои картины, сиротливо выстроившиеся вдоль чугунной решетки, отделяющей двор магистрата от рыночной площади. Унылые пейзажи, чахоточно-изломанные цветы, налитые тусклым восковым румянцем виноградные гроздья… «Может быть, и мне, как мальчику Каю из сказки Андерсена, попал в глаз осколок злого зеркала троллей, и теперь я все вокруг вижу уродливым и печальным?» — подумал Вадим и невесело усмехнулся. Он знал, что это не так. Знал, потому что чуть поодаль, отдельно ото всех, стояла его единственная настоящая картина. Он чуть повернул голову, чтобы было лучше видно, и, как всегда, волосы на его голове шевельнулись, а по телу брызнули мурашки восхищения и восторга. Из узкого вертикального пространства, ограниченного простенькой деревянной рамой, тесня друг друга, прямо вываливались на зрителя ярко-зеленые ажурные листья папоротника. Дрожали, блестели тяжелой росой, дышали свежестью и упругой молодой жизнью. А над этим буйным веселым кружевом поднимался на мерцающем невысоком стебле изысканный золотой цветок. Он был похож на лилию и колокольчик одновременно, имел шесть заостренных лепестков и длинные усики-тычинки с блестящими шариками на концах. Нежное свечение ласковых лепестков завораживало, кружило голову, наполняло сердце сладкой болью и чистой светлой печалью… Золотой Цветок. Цветок папоротника. Несбыточная мечта кладоискателей всех времен…
Вадим с трудом отвел глаза от картины, сделал глубокий вдох и быстрый, резкий выдох, восстанавливая сбившееся дыхание, достал сигареты. Посмотрел на свои дрожащие пальцы и опять невесело усмехнулся. А ведь еще совсем недавно все было по-другому…
То утро тоже было заспанным и туманным, но безветренным и почти без солнца. Вадим привычно бежал на речку через старый деревенский парк, заросший, заглохший и почти непроходимый. Единственная узенькая тропинка вилась между елями, ныряла в заросли орешника, петляла вокруг березовых куртин, ловко обходя мертвые поваленные деревья. Катился к закату июнь, отпуск у Вадима закончился, бабушка пекла пироги ему на дорогу, а сам Вадим, отлично потрудившийся на этюдах, был полон энергии, творческих планов и невероятных, фантастических проектов. Он был уверен, что впереди — совсем не за горами — его ждут слава, почет и невиданное богатство…
Отвлекшись на мгновение и перестав следить за тропинкой, Вадим запнулся о невесть откуда взявшийся здесь обломок старинного красного кирпича, пробежал, согнувшись и стараясь сохранить равновесие, несколько метров и упал на четвереньки во влажные от росы и тумана заросли папоротника. Чертыхаясь и жалея испачканное, затоптанное полотенце и порванные брюки, он поднялся на ноги — и застыл как вкопанный. Прямо перед его носом чуть покачивался на мерцающем стебле Золотой Цветок… Вадим сразу узнал его. И не потому, что много о нем читал и слышал, а потому, что именно таким его себе и представлял, не раз рисовал и страстно мечтал о встрече…
Что случилось потом, он почти не помнил. Перепачканный с ног до головы землей, травяным соком и раздавленными грибами, он медленно приходил в себя на краю черной огромной ямы. Вырванный с корнем Золотой Цветок валялся на тропинке. А вот сундучка, глиняного горшочка или, на худой конец, какой-нибудь металлической коробочки с драгоценными камнями и золотыми монетами не было и в помине. Все, что удалось найти Вадиму, — это медная позеленевшая бусина, размером с ягоду крыжовника, на которой выпукло темнел рисунок Золотого Цветка.
Вадим долго не хотел верить, что клада нет. Он снова и снова спускался в яму, перебирал руками землю, выброшенную им на тропинку, ползал под деревьями — безрезультатно. И только когда в парке потемнело и начался дождь, он отряхнулся, прицепил найденную бусину, как брелок, на связку ключей (странно, как он их только не потерял) и тракторной подошвой кроссовки раздавил и тщательно размазал Золотой Цветок по тропинке. Потом бросил в яму свои разбитые, испорченные часы и медленно пошел назад, домой, не замечая тяжелых капель холодного густого дождя.
В город Вадим не поехал ни в этот день, ни на следующий, так как заболел и неделю метался в жару и бреду, и перепуганная бабушка лечила его по-своему — травами и молитвой, потому что всю неделю лил дождь, единственную дорогу размыло, и вызванная «неотложка» застряла у реки и проехать в Лугино не смогла.
А потом… Потом Вадим поправился и вернулся на свою работу в городской драматический театр, где совмещал две должности: художника-декоратора и осветителя, и почти забыл про Золотой Цветок, как вдруг все его фантастические замыслы стали осуществляться.
Персональная выставка, имевшая оглушительный успех, австралийский миллионер, купивший для своей коллекции полтора десятка работ Вадима, поездки во Францию и Голландию, новенький «Lexus»… Потом появился двухэтажный загородный дом, за ним — собственная мастерская. Удобная, просторная, светлая, оборудованная всем, о чем только может мечтать художник. Однако писать Вадиму было недосуг (новые друзья и всевозможные рауты и казино отнимали слишком много времени), да и само желание писать тихо и незаметно куда-то ушло… Он продал и раздарил все свои картины, написанные за последние пять лет, поэтому, когда из Голландии пришел большой заказ на серию русских городских пейзажей, Вадиму волей-неволей пришлось доставать краски и кисти. И тут выяснилось, что писать он совершенно разучился. Краски, чистые и звонкие на палитре, на холсте жухли и съеживались, кисть не слушалась, отчего умелые и, как казалось Вадиму, уверенно проведенные линии, ломались и таяли, контуры предметов начинали плыть, а ясный день, перенесенный на холст, вдруг затягивался серой сумрачной паутиной, и все изображение приобретало вид унылый и безжизненный. С большим трудом написал Вадим десяток пейзажей, но все их заказчик вернул с вежливыми извинениями…
Как-то вечером, выезжая с парковки возле театра, Вадим зацепил жемчужный «Мерседес», вылетевший, как на грех, из темного соседнего переулка. Мотаясь, как тряпичная кукла, в крепких руках молодого хозяина «Мерседеса», Вадим уже прощался с жизнью, как вдруг дверца жемчужной машины открылась, и рядом с собой он увидел ослепительной красоты женщину в длинном старомодном платье и шляпке с вуалью… Через пять минут он уже ничего не помнил, кроме двух вещей: незнакомка попросила написать для нее цветок папоротника (и даже вручила Вадиму более чем солидный аванс), а уродливую царапину на жемчужной дверце соглашалась забыть за пустяк — круглую медную бусину, висевшую у Вадима на связке ключей. Не говоря ни слова, дрожащими, плохо гнущимися пальцами Вадим снял бусину с колечка и осторожно положил ее в теплую душистую ладонь…
«Цветок папоротника» он написал этой же ночью, а на заре, ставя свою летящую подпись в левом нижнем углу холста, уже знал, что написал шедевр и что за ним никто не придет. Ни сегодня, ни завтра, ни через месяц…
А через полгода он оказался на окраине города в грязной вонючей коммуналке в соседстве со старым алкоголиком и только что вернувшимся из заключения вором, так как его дом и мастерская сгорели в одночасье дождливой октябрьской ночью, «Lexus» угнали среди бела дня, и милиция так и не смогла его найти, а банк, которому Вадим доверил все свои деньги, обанкротился.