Искатель. 2013. Выпуск №10
Шрифт:
«Думай, я услышу».
Вряд ли. Тем не менее я заставляю себя думать о главном. О том, как ее любимый (да, бывший, согласен) Гардинер нашел новую привязанность — мою жену Алену. Они хотят быть вместе, а я мешаю. Им непременно нужно зарегистрировать отношения, а я жив, и Гардинер придумал способ избавиться от меня под предлогом моего же лечения.
Мне начинает казаться, что Кейт действительно воспринимает мои мысли. Она крепче сжимает мою ладонь. Ее дыхание становится более учащенным. Слышу, как бьется ее сердце, но это, скорее всего, мои фантазии.
— Прости меня…
Как, однако, причудливо складываются судьбы в идентичных мирах! Какова
«Думай, я услышу».
В этом идентичном мире Кейт способна прочитать мои мысли? Она думает, что я способен мыслить?
Любые идентичные миры совпадают в пределах квантовой неопределенности. Здесь действуют те же законы природы. А телепатия, чтение мыслей… Противоречит физическим законам? Я могу быть в этом уверен? Что я знаю о чтении мыслей? «Властелин мира» Беляева. «Человек без лица» Бестера. Замечательные книги. В фантастике возможно все, включая телепатию. Но то, что мне известно об этом явлении из популярной литературы, оптимизма не внушает. В «Паранауке» (читал с придирчивым интересом) Джонатан Смит убедительно доказывает, что все якобы телепатические опыты — либо шарлатанство, либо добросовестное заблуждение.
Провести эксперимент? Если в этой идентичной реальности возможны телепатические явления, значит, неравенство Волкова несостоятельно и придется пересмотреть весь комплекс теорем. С первой по шестую. Бессмысленно. Создана внутренне непротиворечивая и блестящая с математической точки зрения система доказательств. Инфинитное исчисление. И то, что я сумел переместить сознание в другую идентичную реальность…
Сумел ли?
Сначала я боялся умереть. Сейчас боюсь, что дело моей жизни окажется ошибкой.
— Думай, пожалуйста… Ты не о том думаешь, милый…
«Милый»… Кейт, кто я для тебя? Если тебе открыты мои мысли, почему я не знаю, о чем думаешь ты?
А если те слова, что слышу… Может, это — мысли?
Как я могу знать?
Чужие мысли должны, видимо, возникать в моем сознании сами собой? Но я слышу женский голос, его интонации. Когда ты наклоняешься, голос становится громче. Или наоборот: когда твой голос становится громче, мне кажется, будто ты склонилась ко мне?
Я не могу спросить тебя. Не могу подать знак.
Ты хочешь, чтобы я подумал. Изволь.
Завтра консилиум разрешит Гардинеру начать клинические испытания нового препарата — ницелантамина. Я буду первым. По идее, Гардинер должен иметь хотя бы одного такого же больного в состоянии тяжелой комы, как я, и использовать в его «лечении» пустышку, причем, по идее, сам не имеет права знать, в каком случае дает больному реальный препарат, а в каком — плацебо. Так, насколько я знаю, проводятся подобные испытания. Но, видимо, не в этом случае. Кейт, ты могла бы узнать: существует ли контрольный больной. Кейт, ты могла бы поговорить… не с Гардинером, конечно, но с Симмонсом. На Гардинера ты влияния не имеешь, он… Он не с тобой, да. Но Симмонс может проголосовать «против», и это важно.
— Почему ты не думаешь обо мне?
А о ком же я думаю?
Ничего не получается. Я не понимаю, чего хочет эта женщина. Она — определенно — не слышит, не чувствует, не ощущает, не понимает того, о чем думаю я.
Может, она разговаривает сама с собой? Не ко мне обращается? Она ни разу не назвала меня по имени. Она наклонялась ко мне, целовала меня, сказала, что рассталась с Гардинером, но, черт возьми, разве она со мной говорила?
Но я помню наши свидания, наши отношения, помню, как три года назад снял на Хай-стрит небольшую квартирку, полторы комнаты, самую дешевую, лишь бы недалеко от меня и от Кейт, там мы встречались, когда получалось, там были счастливы, я никогда не чувствовал себя таким счастливым, как с Кейт, думал уйти от Алены, мы ссорились с женой по пустякам, да, это были пустяки, если смотреть из будущего, зная уже, что произошло потом, но тогда размолвки казались нам обоим непреодолимыми, и, если бы не Лера…
Что-то не так. Комната на Хай-стрит? Выцветшие обои в полосочку, отвратительно, но у меня не было ни желания, ни времени что-то менять, а Кейт обои нравились, ей нравилось все, даже протекавший кран на кухне, который я не мог исправить, надо было вызвать сантехника, но мы, когда приходили «к себе», совсем теряли головы…
Нет.
Кейт жила на Пемброк-стрит. И ничто не мешало нам проводить время в ее квартире. Почему я помню…
Третий идентичный мир? Две памяти, наложенные на третью, истинную? Первую? Ту, где Кейт вообще не существовала?
О ком она говорит? Точно — не обо мне. Она не может говорить мне эти слова, потому что в идентичных мирах не существует телепатии.
— Подумай обо мне, родной мой…
В палате есть кто-то еще, к кому она обращается? Кто-то, вошедший так тихо, что я не расслышал ни звука открывшейся двери, ни шагов, ни дыхания, ни специфического мужского запаха… ничего. Если здесь есть кто-то и Кейт говорит с ним, то какое значение для нее имеет наше общее прошлое, и то, что она бросила меня ради Гардинера, и то, что рассталась с Гардинером и вернулась ко мне… или не вернулась, а завязала отношения с кем-то, кто стоит сейчас с ней рядом и молчит?
Может, Кейт говорит с неизвестным о проблемах, со мной вовсе не связанных?
Может, разговаривает по телефону?
Если бы кто-то отвечал, я расслышал бы тихий голос в трубке. Или не расслышал бы, если Кейт крепко прижимает аппарат к уху. Может, она специально пришла сюда, чтобы поговорить по телефону — здесь никто ее не услышит (я не в счет) и не увидит (я не увижу тоже). Может, ей приятно говорить с новым любовником в присутствии безмолвного и бесчувственного старого?
Кейт касается пальцами моей правой щеки, проводит до подбородка, губ, пальцы застывают на мгновение, будто она хочет, чтобы я поцеловал их. Она часто так делала, когда мы были вместе, и я целовал ее пальчики, один за другим, а потом…
Кейт резко выпрямляется. Услышала что-то, чего не расслышал я?
Цокот каблучков. Она уходит?
Открывается дверь — не тихо, не осторожно, а так, что я ощущаю движение прохладного воздуха из коридора. Кто-то стоит в дверях. Стоит и ждет. Стоит и смотрит. Стоит и думает. Мужчина. Почему-то я чувствую именно так. Симмонс? Гардинер?
Кто-то из палатных врачей, не рассчитывавший застать здесь Кейт? Или, наоборот, кто-то, кого она ждала?
Каблучки цокают к двери. Стоявший в дверях отступает в коридор, пропускает Кейт, и ее шаги затихают. Слышу, как Кейт уходит, постепенно убыстряя шаг. Убегает. Слышу другие звуки: кто-то разговаривает, где-то очень далеко хлопает дверь. Еще какие-то звуки, которые я не могу распознать. В коридоре идет своя жизнь, а мужчина, спугнувший Кейт, все еще стоит в дверях и смотрит на меня, я чувствую его взгляд, пристальный, как угроза.