Искатель. 2013. выпуск №4
Шрифт:
2а.
2043. Нобелевская лекция.
Изучая физику в университете, я, конечно, достаточно много читал о многомировой интерпретации, знал не только об эвереттовских, но и об инфляционных, лоскутных, струнных и других теоретически описываемых типах множественных вселенных, но все тот же пресловутый термин «параллельные миры» не позволял сопоставить мои наблюдения, число которых к концу учебы достигло пятисот шестидесяти трех, с идеями квантовой физики, в то время уже, безусловно, существовавшими.
После окончания университета мне посчастливилось продолжить учебу в Амстердамском институте передовых исследований, где моим руководителем стал профессор Пауль Квоттер, чьи труды по квантовой оптике лежат в основе современной теории квантовых компьютеров — устройств, связавших множество ветвей
Именно профессор Квоттер в первый же день нашего знакомства, экзаменуя мои знания по предмету будущей совместной работы, поинтересовался, какие проблемы современной физики занимали меня в студенческие годы и какая физическая загадка меня взволновала в свое время до глубины души. Разговор был приватный и по душам (впоследствии мы много времени проводили, обсуждая не столько текущие проблемы — их мы решали в лаборатории в рабочем порядке, — сколько те проблемы и задачи, которые считались в физике маргинальными), и я рассказал Квоттеру о своих, как я тогда выразился, квазинаучных экспериментах. К моему удивлению, профессор отнесся к моему рассказу очень серьезно, хотя я, предполагая отрицательную реакцию научного руководителя, излагал студенческую историю в тоне ироническом и даже с некоторым пренебрежением к самому себе: вот, мол, какие странные идеи приходили в голову, пока я не набрался серьезной учености…
Помню, что сказал Квоттер после того, как попросил показать ему мои записи и прочитал их очень внимательно, указывая на систематические и методологические ошибки.
«Вадим, — сказал он, — это проблема из тех, попытка решить которые может привести к одному из двух результатов: или к полной неудаче и потере авторитета среди коллег, или к Нобелевской премии».
Пока я пытался осмыслить сказанное, профессор добавил:
«Научного авторитета у вас, к счастью, пока нет никакого».
Больше он ничего не сказал, а на следующий день началась рутинная работа над диссертацией, и на некоторое время я не то, чтобы забыл о пропадающих и возникающих предметах, но у меня просто не было времени возвращаться к этой задаче.
Вспомнил я о ней, когда в экспериментах по квантовому запутыванию мы пришли к тупиковому варианту: квантовый компьютер из шестисот кубитов начал производить на выходе белый шум в ответ на любую поставленную задачу. Эта же проблема — возникновение белого шума при увеличении числа кубитов в системе — возникла примерно в то же время у всех физиков во всех лабораториях, занимавшихся квантовой оптикой. Понятно, что это была не ошибка эксперимента, а системная проблема, связанная с нашим еще очень недостаточным пониманием процессов, происходящих в запутанных квантовых системах даже относительно невысокой сложности.
Должен сказать, что математика не была моим сильным местом, и, хотя я и участвовал в работе теоретической группы, особого прока от меня не было. Поэтому я принялся изучать — на этот раз систематически — работы, связанные с многомировой интерпретацией квантовой механики.
Помню вечер, когда, как говорят сыщики в детективных романах, элементы пазла наконец сложились, каждый элемент занял свое место, и я увидел цельную и потрясающе красивую картину реальности. В этот сложенный будто сам собой в мозгу пазл прекрасно легли и работы Пейджа с попытками доказать проверяемость (фальсифицируемость) теории многомирия, и работы Элицура-Вайдмана с их мысленным экспериментом, положившим начало серии опытов по квантовому видению в темноте, и экспериментальные исследовании группы Квята, и последовавшие в нулевых годах нашего уже века измерения Намикаты в Японии и Буэно Оттавиа в Бразилии. Все это, и еще идея склеек российского исследователя Лебедева, о которой западные физики попросту не знали, поскольку опубликована она была на русском языке, да еще к тому же в книге, напечатанной автором за собственный счет, а не в авторитетном научном издательстве.
В тот вечер помогло и то, что я ни разу не подумал о вселенных, якобы возникающих при каждом акте квантового взаимодействия, как о «параллельных мирах». Параллельные миры оказались лишним элементом пазла, попытка пристроить их в картину многомирового мироздания приводила к искажениям, и пазл не складывался — отсюда и общепринятая тогда идея о том, что многомировую теорию невозможно доказать.
Если же возникающие
Профессор внимательно меня дослушал и сказал: «Я буду в лаборатории через полчаса. Успеете?» Третий час ночи. Машины у меня тогда не было. Вызвал такси и прибыл на место через минуту после шефа. До утра он писал уравнения, а я рассуждал. Спорили, конечно, и вот странность — не было еще и шести утра, рассвет только занимался, а я вдруг обнаружил, что мы не одни. Все наши сотрудники каким-то непостижимым образом оказались на рабочих местах, и каждый что-то подсказывал, вносил исправления, находил ошибки. Я был в таком состоянии, что сам себя не то чтобы убедил, но безоговорочно поверил: произошла склейка реальностей, и все эти люди, мои друзья и коллеги, возникли здесь из других ветвей многомирия, оттуда, где тоже велись аналогичные дискуссии. Лишь потом, когда мы с профессором, устав до изнеможения, спустились в только что открывшееся кафе, где нам подали на завтрак замечательные тосты с великолепным кофе, лишь тогда, повторяю, я понял, что, конечно же, никакой склейки не было, просто шеф позвонил Урману, своему секретарю, и потребовал собрать сотрудников. Он тоже не смотрел на часы, но в пять утра никому не пришло в голову возмутиться.
Статья «Белый шум при квантовом компьютинге как доказательство многомировой интерпретации» была опубликована в Nature спустя полтора месяца. Статья почти целиком состояла из уравнений, и только по этой причине не была сразу понята и признана. Впрочем, меня признание именно этой работы не очень интересовало, поскольку я думал тогда о том элементе пазла, который лег в картину последним и без которого не возникла бы цепь исследований, приведших к повседневному использованию квантовых компьютеров, изменивших жизнь человечества.
2б.
2022. Санкт-Петербург.
Вадим абсолютно не представлял, что скажет Марине, скажет ли хоть что-то и вообще доберется ли до беседки, которую не видел, когда приехали, и понятия не имел, в каком месте она находится — может, рядом с домом, а может, на противоположном конце Сологубовки. Иосиф крепко взял друга за локоть, повернул лицом к себе и сказал, растягивая слова, — видимо, решил, что так Вадиму будет понятнее:
— Я кольцо ей купил. Привез с собой. Обручальное. Чуть позже подарю, когда она из беседки вернется. А может, завтра. Как думаешь, сегодня лучше или завтра? Правда, Вад, я трушу. Да, у нас вроде как нормально, но жениться это все же другое дело, понимаешь, я хотел с тобой посоветоваться, а тут ты с дурацким заявлением, я тебя понимаю, в Маришу все влюблены, ты даже не десятый, так что, наверно, лучше я сегодня ей кольцо… или завтра, как думаешь?
— Завтра, — сказал Вадим. Лучше, конечно, лет через десять и в другой реальности, но если выбор только между сегодня и завтра, то ответ очевиден.
— Значит, сегодня, — хохотнул Иосиф и добавил в ответ на недоуменно-испуганный взгляд Вадима. — Я так решил: если ты скажешь «завтра» — подарить сегодня, а если скажешь «сегодня», то завтра. Как это у вас называется на языке физики-математики? В поэтике есть специальный термин, но я забыл. А в физике? Обратная функция, а?
Сегодня. Может, через час Марина уже будет ходить с обручальным кольцом на пальце. Значит… Или это ничего не значит? Беседка. Где находится беседка?