Искатель. 2014. Выпуск №9
Шрифт:
— И как тебе мой перевод? — спросила она, увидев, что Иван закончил чтение.
— Забавно, — ответил он. — Только в оригинале не было ни острова, ни часовни.
— Ну, земля, окруженная текущей водой, это, конечно, остров на реке, а капище по-нашему и есть часовня.
— Для рифмы она у тебя. Капище можно перевести как церковь или храм.
— Я уверена, что в этих словах как раз и зашифрована дата… — размышляла Делла вслух. — Но как? Первые буквы слов? Вторые их значения?
— Какая это может быть дата? Дата — чего?
— Конца света, разумеется. Ничего иного я и не думаю найти. Дереку было откровение. Он наш угрешский Нострадамус. Он знал, что конец света произойдет, и знал — как и когда. Этому он и посвятил свое творчество. Народ угрешей призван… Для чего?
— В двенадцатом году также ожидался конец света, — сказал Иван.
— Если конца света, обещанного календарем майя, не случилось, то на какую дату указывает календарь угрешей? Я не верю майя, но верю угрешам.
— Почему это тебе так важно знать?
— Важно, — отрезала Делла, и Иван понял, что разъяснения он от нее не добьется. Спросил:
— Ты думаешь, что амулеты изготовил сам Дерек?
— Возможно. А может быть, он их не изготовил, а просто прочитал пророчество, которое было на них раньше.
— Кто же дал это пророчество?
— Сам Амамутя, разумеется.
Иван задумался. Путешествуя по реке, Дерек мог зарисовывать украшения угрешей и составлять из них надпись. Прочтя эту надпись, он понял пророчество о конце света, поэтому и стал писать эти картины… Нет, не получается. Он стал их писать с самого начала своего движения по реке. Разве что он прошел реку дважды: вниз по течению и вверх. Та девушка говорила, что Дерек шел вниз по реке, «от истока до устья», но откуда ей знать? Неизвестно, как он шел, где был сначала, где потом… Одно ли это было путешествие, как у Репина с Васильевым, или несколько поездок, или он просто всю жизнь провел на великой реке…
— Ладно, — сказала Делла. — Утро вечера мудренее.
Она сделала движение, будто хотела смешать камушки, словно костяшки домино, но передумала:
— Завтра еще посмотрю, на свежую голову. Безумно хочу спать! Только… — она приложила кулачок к щеке. — Возможно, тут где-то есть второе одеяло.
Делла поднялась, прошла до комода, открыла створку и извлекла оттуда большую скатерть с бахромой.
— Это как раз для меня. Чур, я у стенки!
Через минуту она уже лежала, не раздевшись, отвернувшись к ковру с традиционными оленями. Иван прилег рядом. Классическая ситуация из американского кино семидесятых. Одна кровать на двоих. Если он не начнет к ней приставать, она подумает, что он идиот. Впрочем, девушка явно дала понять, что устала. Да и отношения у них давно и крепко установились. Иван повернулся на бок, как бы невзначай положил руку на ее талию. Делла немедленно отвела его руку, затем погладила ладонью коврового оленя.
— Дело вот в чем, — проговорила она. — Теперь ты знаешь, что я искала. Это серьезно. Я не хочу того, что называется «отношения». Если семья и дети — то это одно. А просто так — и незачем вовсе.
— Кто же сказал, что просто так?
— Амамутя.
— Что за шутки?
— Это серьезно, — повторила Делла. — Если конец света завтра или через год, то и стремиться не к чему, понимаешь? Особенно заводить детей — зачем? Чтобы они тоже сгорели в этом огне?
— А если не завтра и не через год?
— То-то и оно! Сколько нам отпущено? Пять лет или пятьдесят? Или все пятьсот, и можно спокойно продолжать свой род на земле? Ты думаешь, я научными изысканиями занимаюсь? Я просто свою судьбу ищу…
Делла замолчала, пробормотав себе под нос Слова пророчества со своего браслетика:
— «Молодость свою отдай свету…» Я, впрочем, и отдаю.
Иван решил больше не тревожить ее. Ему вдруг стало отчетливо ясно, что все у них будет — и любовь, и жизнь, и дети. Надо только решить эту ужасную тайну мироздания. Что может быть такого в этом тексте, чтобы извлечь из него подсказку?
Бессмысленный текст. Бессмысленная, пустяковая книга о грибах. Возможно ли, что эти две бессмысленности и пустячности соединяются в нечто целое, а оно, это целое, уже имеет смысл?
Иван осторожно встал. Делла уже крепко спала. Ее силуэт под скатертью с бахромой был хорошо виден в свете дворового фонаря. Впрочем, света этого было недостаточно для того, что Иван хотел сделать.
Он включил лампу. Таинственная плита покоилась на столе, были ясно видны и знаки, и все ее щербинки, недостающие фрагменты.
Иван вспомнил метафору о разломанных часах. Что ж — сейчас, по крайней мере, уже можно сказать, что все странные винтики — именно часы и есть. Более того, винтики, колесики собраны, почти все на месте. Только вот в чем проблема: не идут эти часы.
Что, если это стихотворение — шифр? Еще один шифр, шифр в шифре… Если символы — одновременно и иероглифы, и буквы, то почему бы эти буквы не сложить в каком-то другом порядке и не получить другую, еще одну значимую надпись? Более значимую, чем это сошествие с челнока…
Иван взял один камушек, прикинул, не найдется ли ему какого-то нового положения? На обороте камушка была явно видна бороздка. Он уложил его на место, перевернул смежный фрагмент и, как говорится, — ахнул. На втором камушке также была бороздка, и она продолжала первую. Иван перевернул третий фрагмент — то же самое. Одна кривая линия шла через три камушка. Он быстро перевернул все остальные. И получил рисунок.
Это была карта. Берег, залив, два мыса и остров между ними. На берегу, у основания правого, восточного, мыса, — явный угрешский знак, восьмиконечная звезда, по-общечеловеческому — крестик. Так обозначают клады.
Иван посмотрел на спящую Деллу. Неужели девушка и в этом солгала? И Ламбовский, конечно… Хитрый господин Сырников. Просто они оба ищут старинный угрешский клад. Вот что на самом деле им было нужно.
Ну что ж — клад так клад. Иван включил компьютер. Пока аппарат грузился, он с грустью думал: а нужна ли ему законная доля этого гипотетического клада, возьмет ли он ее? Ему вдруг стало скучно, ком подкатил к горлу. Допустим, это большой, очень большой клад. Получив деньги, он будет обеспечен на всю оставшуюся жизнь, ему не надо будет больше работать.