Искатели приключений
Шрифт:
— Целую вечность, — сказала она после недолгой паузы. — Учились вместе.
— Неужели? — оживился, оборачиваясь к ней лицом, Саныч. — Расскажите…
— Да это неинтересно, — она вяло отмахнулась, пытаясь уйти от разговора.
— Нет, почему же…
Она поддалась его настойчивым просьбам и повела свой рассказ, переключаясь на более приятную тему. С лица ее понемногу сходила суровость, разглаживались траурные складки в уголках большого, но красивого рта, в глазах засветился живой, непринужденный блеск. Она уже и не замечала, что говорила больше сама, а Саныч, как тонкий психолог, только слушал и изредка кивал головой, как бы подтверждая правдивость ее слов или же удивляясь стечению обстоятельств. Когда она замолкала и пауза затягивалась, он, как бы невзначай, подбрасывал вопросы, и вопросы эти, подобно хворосту, бросаемому в костер, не давали загаснуть ее монологу.
— Так значит у вас скоро свадьба?
— Первого сентября регистрация…
И она тут же поправилась:
— Если ничего не случится.
— Уж поверьте моей интуиции, все закончится хорошо.
— А вы, Виктор Саныч, женаты? — в свою очередь поинтересовалась она, и похоже, своим неосторожным вопросом, потревожила в Морозове застарелую, но до конца незажившую рану.
— Не сподобился, — ответил он после некоторого молчания, слепо уставившись выпуклыми, повлажневшими вдруг глазами на мертвый пепел кострища.
Ирина не стала бередить его душу пустыми расспросами, и оставив его одного, ушла на берег. Ночью море отступило на несколько метров, и там, где еще вчера плескались его волны, лежал песок и сохли выброшенные зеленые водоросли. Ирина вошла по щиколотку в воду, блаженствуя под лучами всходящего в зенит солнца. Вода была кристально прозрачной, и в ней легко просматривался каждая лежащая на дне песчинка. Юркие мальки, размером с головастиков, стайкой шмыгнули возле ее ступни, накинулись на трепыхающуюся на поверхности мошку, задергали ее, объедая.
«Господи, и все же как же здесь хорошо!» — подумала она и, заложив на затылок руки, потянулась всем телом к солнцу. Ветер нежно затеребил ее легкий сарафан, обтягивая тканью роскошное ее тело и подчеркивая всю его красоту.
Море преподнесло ей свой подарок, выкатив на мокрый песок диковинную раковину. Колючая ракушка полировано блестела, а когда Ирина, убрав мешающую прядь волос, и поднесла ее к уху, то услышала шум, похожий одновременно на завывание ветра и накаты штормовых волн.
— Вы заметили, что ночью был отлив? — спросила она позже Морозова.
Он посмотрел на нее взглядом человека, которого только что посетило прозрение.
— Заметил, Ирочка!.. Уровень воды весьма непостоянный… меняется часто, и по этому поводу у меня появились кое-какие соображения.
К полудню бежать за неуемной собакой по джунглям не было никаких сил. Лес настолько сгустился, деревья росли столь тесно, что пышная листва заслоняла солнечный свет, а внизу, под кронами, было сумрачно. Санчес, раздирая на пути тонкие жилы лиан, опутавших свободное пространство между деревьями, да и сами деревья, настырно лез вперед, а Борисов сзади, которого мотало от усталости, мечтал, когда все это скорее закончилось. Левая щека его была расцарапана; майка, после того, как он повалялся на земле, была годна разве что на помойку; его допекала жажда, но фляжку нес Санчес, а просить он не хотел. Он уже влачился на автопилоте, видя перед собой только мотыляющуюся худую спину Васильева, и больше ничего вокруг.
— Стоп! — Санчес предостерегающе поднял правую руку, оглядывая землю.
Борисов, пользуясь возможностью, мешком рухнул на поросшую мхом кочку.
— Баста-а, — простонал он, страдальчески кривя лицо. — Вы как хотите, а я, пока не отдохну, дальше шага не сделаю.
На нытье его внимание не обратили. Васильев приблизился к сидящему на корточках Санчесу и спросил:
— Нашел что-то?
— Смотри, — кубинец поднял сухую длинную веточку и показал ей на окурок, валявшийся в корнях дерева.
Положив его на ладонь, Санчес развернул обгоревшие края папиросной бумаги, понюхал остатки табака.
— Я так и думал, — произнес он, поднося ладонь с крошками к носу Васильеву, дабы и тот удостоверился.
Судя по запаху, табаком здесь и не пахло, зато явственно ощущался сладковатый дух марихуаны.
— Привал они делали, — обтряхивая ладони, с уверенностью сказал кубинец. — Тоже люди не железные, выдохлись. Но неаккуратно, следов столько пооставляли…
Следов и в самом деле было в избытке. Васильев насчитал минимум двоих, обутых в одинаковые армейские ботинки с ребристой подошвой. Еще один след, немного в стороне, обнаружил Санчес.
— Значит, их было трое, — он пристроился рядом с Васильевым, блаженно вытягивая гудящие ноги.
— И все в одинаковой обуви. Тебе это о чем-нибудь говорит?
— А вспомни, что рассказывала твоя Ирина про человека в лесу. Камуфляж, маскировка…
— Но вы забываете, — подал голос прислушивающийся к их разговору Борисов, — что мы с ним столкнулись на северной стороне острова, а это далеко отсюда.
— Это еще ни о чем не говорит. За вами следили, также, как потом и за лагерем. Похоже, что мы без спроса вторглись в чужие владения.
— Хотя нас и предупреждали, — скорбно довел мысль до конца Борисов. — Идиоты, ребячество в одном месте заиграло…
Подбежавший к ним Билли шумно дышал, вывалив из пасти красный, как тряпка, язык. Облизнув мокрый нос, заскулил, перебирая лапами, зовя людей за собой.
— Умная собака, — погладил его Санчес и поднялся с земли.
Пес встрепенулся, заметался по тропе.
— Вставай, старина.
Санчес подал руку Борисову, но тот, бесконечно уставший, но преисполненный мужского достоинства, от помощи отказался.
— Что ты, девицу нашел? — проворчал он.
Подыскивая себе опору, он ухватился левой рукой за омшелый сук и оцепенел, впившись в него выпученными глазами. Покатый лоб его покрылся крупной испариной. С соседней ветки свисала зеленая, а потому незаметная в листве змея, нацеливаясь на него узкой чешуйчатой мордой. Раздвоенный ее язык стриг воздух. Борисов боялся шевельнуться и свести взгляд со скользкой твари, которая буквально гипнотизировала его. Вырывавшееся вместе с двоящимся жалом, пугающее шипение парализовало волю ученого. Он не смел и двинуться.