Искатели счастья
Шрифт:
Вечером, поручив детей нашим бабушкам, спустились мы с Юлей на набережную и вошли в переполненное кафе. С трудом отыскали свободный уголок на краю длинного стола и присели в тесноте, да не в обиде. Окружали нас не только седовласые любители классического рока, но и молодые пары. Мы заказали «просоветские» кильку в томате, салат-оливье, котлеты по-киевски - и погрузились в уютный, теплый, ароматный ностальгический омут. На миниатюрной сцене в окружении микрофона, колонок, микшера и двух ноутбуков сидел давешний торговец дисками с черно-красной гитарой «Gibson» в тонких волосатых руках. Все его тут звали Бобом. У него над головой плазменный экран крутил видеоклипы культовых групп. Нам достались знаменитые «Лесница в небо» «Лед Зеппелин», «Июльское утро» «Юрая хип», «Дым над водой» «Дип пёпл», «Перекресток»
О, БГ был гениален! БГ был обожаем! БГ был дивно красив и любим не только чувствительными дамочками, но и мужчинами. «Он Бог, от него сияние исходит!», - уверял цеховика и поэта Олега Крымова мальчик Бананан в фильме «Асса». Но увы, лично я не мог похвастать обожанием БГ. Его уход в буддистскую нирвану и «чисто интеллигентский винегрет в голове», когда «Иисусова молитва и мантры - одно и то же» - не могли вызвать во мне ничего кроме жалости: в буддизм легче вляпаться, чем выйти из его смертельных объятий. Ну не въезжаешь ты в тонкие материи, так и молчи, за умного сойдешь, ворчал я Борису в мысленном диалоге. Но музыкантом он был, конечно, великолепным, что я признавал, и отчего мучился еще больше.
Потрёпанный безденежьем, алкоголем и анашой рокер Боб исполнял удивительно красивые песни «Гарсон номер два» («Так гарсон номер два, гарсон номер два. То разум горит, а то брезжит едва. Но мысль мертва, радость моя, а жизнь жива. А все это сон, гарсон номер два…»), «Поезд в огне» («Я видел генералов, Они пьют и едят нашу смерть, их дети сходят с ума От того, что им нечего больше хотеть. А земля лежит в ржавчине, Церкви смешали с золой, И если мы хотим, чтобы было куда вернуться, Время вернуться домой»), «Дубровский» («Не плачь, Маша, я здесь, Не плачь, солнце взойдет; Не прячь от Бога глаза, А то как он найдет нас? Небесный град Иерусалим Горит сквозь холод и лед, И вот он стоит вокруг нас, И ждет нас, и ждет нас...»), «Серебро Господа моего» («Серебро Господа моего, серебро Господа. Hо разве я знаю слова, чтобы сказать о Тебе. Серебро Господа моего, серебро Господа. Выше слов, выше звезд, вровень с нашей тоской»).
Завершила вечер длинная композиция на тему песни «Под небом голубым». Сначала Боб рассказал историю этой таинственной песни, подглядывая в мятый листок бумаги с карандашными каракулями. Оказывается, написал песню «Рай» в 1973-м Алексей Хвостенко на слова ленинградского поэта Анри Волохонского и музыку Франческо да Милано в обработке Владимира Вавилова, сыграл её на гитаре и разошлась она по всей стране в магнитоальбомах. Услышал Борис Гребенщиков её в 1976-м на спектакле «Сид» по пьесе Корнеля в студии Эрика Горошевского «Радуга», где песня «Рай» звучала в качестве музыкального сопровождения. В том спектакле играл одну из ролей клавишник «Аквариума» Андрей "Дюша" Романов. Видимо, БГ песня «зацепила», и он стал ее исполнять на своих концертах, потом она прозвучала в фильме «Асса», когда Алика с Банананом поднимались в кабинке фуникулера над крышами старой Ялты. На первых порах автор песни значился неизвестным: Вавилов тогда умер в возрасте 47 лет, а Анри Волохонского за прозрение Небесного Иерусалима КГБ выслал на родину предков, в Иерусалим земной. И лишь спустя многие годы автор замечательных слов стал известным и публично благодарил БГ за то, что песня без малого сорок лет поётся на Родине и стала столь популярной. (Ну и разумеется, - ворчал я себе под нос, - авторские «Над небом голубым», не сумев прозреть нечто выше небесного свода, БГ изменил на вполне земные «Под небом голубым». Ох уж этот интеллигентский винегрет в голове!..)
Но вот прозвучали первые аккорды акустической гитары, БГ прошептал «Под небом голубым»… (Я в последний раз дернулся, вздохнул, и растворился с медленном течении райской реки.) «…есть город золотой, С прозрачными воротами и яркою звездой. А в городе том сад, всё травы да цветы; Гуляют там животные невиданной красы…» Мы с соседями обнялись и, раскачиваясь в такт музыке, подпевали. Сейчас мы - ностальгирующие и просто заглянувшие послушать хорошие песни - стали одним народом, одной душой, единым дыханием. В тот миг не было у меня претензий ни к кому и ни к чему, я любил БГ, Боба, Юлию, потных пьяных соседей и… всех - и все любили меня. «Тоже мне, нашел Боб, кем закончить такой шикарный вечер. Да БэГэ - это отстой!» - «Может, выйдем!» - «Да ладно, старик, это я так, «тихо сам с собою» » - «Вот и давай, пацан, чтобы тихо! Не ломай кайф солидолам!» Потом вывалились мы гурьбой из кафе, пошли по набережной и нехотя разбредались по домам, провожая каждого крепкими объятьями и шлепками по спине. Стояла черная южная ночь и в тишине там и тут раздавались удаляющиеся, затихающие старые песни.
Уложив усталую подругу жизни в постель, обойдя бдительным дозором комнаты с мирно сопящим населением, я вышел на веранду и погрузился в созерцание ярких звезд на черном небе, огромного ночного светила, плеснувшего на зеркало моря жидкое серебро лунной дорожки. Вот, оказывается, как на самом деле! Люблю я!.. До сих пор люблю рок-музыку. И даже БГ прощаю его либеральные заскоки и способен снова и снова до боли в сердце, до слез слушать эти старые песни, которые так легко уносят меня от пыльной земли в чистые небесные высоты. Что это? Шизофрения? Остаточный бред, умирающего во мне мира сего? Застарелая страсть, и не думавшая покидать мою душу? Господи, прости меня! Но я это по-прежнему люблю… Заснул я в ту дивную ночь с первыми лучами восходящего солнца.
А наутро налетели облака, потом серые тучи - и пролился веселый дождь! Взяли мы с Юлей зонты и под мягкий шорох теплой небесной водицы гуляли по опустевшим улицам. Приятно благоухали намокшие цветы, листья платанов и акаций, блестели будто покрытые лаком пальмовые лопасти. Пенилась морская волна, поднятая легким штормом. Горы заволокло голубоватыми облаками. Улицы и набережные стали тихими, уютными. Только мы и невидимые птицы, чирикающие из укрытий, радовались прохладе и монотонному шороху дождя. В тот день мы поняли, что жара и толпа нам здорово надоела. Не дожидаясь возвращения пекла, мы отправили домой детей с бабушками, сели с женой в поезд и поехали в гости к отцу Марку.
Захолустное село оказалось не таким уж маленьким, оно растянулось вдоль реки не меньше, чем на километр. Пока от поезда машина такси везла нас по полям и перелескам, хуторам и селам, мы прильнули к окнам и разглядывали необычные места, где роскошь природы причудливо смешалась с человеческой нищетой.
Когда уж приехали на место и разместились в доме причта, за столом отец Марк рассказал, что первый человек, поддержавший батюшку на новом месте, как и тот, кто первым вошел в рай, оказался разбойник.
Федор, вероятно по причине мощного телосложения и округлого чрева, носил прозвище Тощий. Несколько месяцев назад он вышел из тюрьмы, начинал новую жизнь и потянулся за молитвенной поддержкой к новому священнику. Это он купил батюшке машину дров, досок для ремонта храма и продуктов питания. Это он отвадил местных воришек и объявил населению об охране храма от криминальных наездов. Его рабочие, такие же как он сам освободившиеся заключенные, бывший клуб перестроили в довольно приличный храм. Ну, а позже и бывшие чада отца Марка стали подтягиваться в эти края и обосновываться.
С храмовой общиной мы познакомились на первой же вечерней службе. Батюшка представил нас и просил принять с братской любовью. С того вечера нас просто засыпали приглашениями, и мы стали ходить по гостям. В первую очередь мы посетили двухэтажный дом Федора с просторной мастерской и гаражом на три машины. Кроме семьи там находились бездомные рабочие и приезжие родственники. Хозяин показал цех по производству мебели, магазин и приусадебный участок с прудом, заселенным карпами. За столом, перебивая друг друга, многочисленные гости рассказывали о своей жизни.