Искажение. Четвёртая глава (МАКАМ VIII. Небо на земле)

INGRESSO

Хитровские хитрованы хитрят так хитро, что сам Хитрово в гробу ворочается…

Знают всё наперёд, а меж собой говорят особо –

не поймёшь. Исчезают на ровном месте, приходят туда, где их не ждали, вынимают ловко, будто слово знают. И смотрят странно, как не люди…

Хитровка стала Москвой, тёмной, тайной, молчаливо разглядывающей прохожих из узких переулков, из-за оград домов, помнящих ещё Белый Город, из маленьких двориков и огромных подвалов. Спать Хитровка не ложилась, силу набирала ночью, пригоршнями черпая её в мрачных лунных тенях и в сбегающем с Ивановской горки ветре. И именно ночью, за полночь, в самый час Первородных грешников, упивающихся тёмной Ша, около дома Ярошенко остановился большой внедорожник, из которого вышел сухопарый мужчина в чёрном костюме, лёгкой водолазке и элегантных туфлях. Редкие седые волосы мужчина зачёсывал на косой пробор, но при этом он был не старым, а рано поседевшим. Лет ему, на вид, было не больше пятидесяти, а скупые, очень точные движения выдавали в нём человека, привыкшего сражаться.

И не тратить силы попусту.

Выйдя из машины, седой огляделся так, словно собрался брать дом Ярошенко штурмом, однако отдать соответствующий приказ то ли не захотел, то ли не успел: выскочил служка – рогатый бес с цепью на шее, – изогнулся в угодливом поклоне и указал на распахнутую дверь. Бес то и дело щерился, демонстрируя острые клыки, но угрозы не представлял по причине глубочайшей внутренней трусости. Он проводил гостя до комнаты и закрыл за ним дверь, оставив наедине с невысокой женщиной, облачённой в длинную, до пола, чёрную мантию с капюшоном. Капюшон скрывал лицо, длинные рукава – кисти рук, складки – фигуру, узнать женщину не было возможности, но сухопарый точно знал, что перед ним – Татум Зур, Татум баал, владелица изысканного в своей зловещей тьме Театра Отражений.

При виде мужчины Татум поднялась и негромко произнесла:

– Прошу извинить, что не устроила встречу так, как того требует ваше высокое положение, дьяк, но я гость в Москве и не имею возможности управлять.

– Знаю, – кивнул сухопарый.

– К тому же я привыкла к скромности.

– Мне рассказывали.

– Рада, что мы понимаем друг друга.

Ложь прозвучала органично, как всегда в Отражении, но в действительности ни Зур, ни сухопарый не испытывали радости от встречи и необходимости общаться. Татум ломала свою гордость, ведь Первородные, да ещё с титулом баал, терпеть не могли обитателей Дня, тем более – высших. А сухопарый был высшим, не простым посланником, а дьяком-меченосцем по фамилии Айзерман, членом Первой Свиты принципала Московского Авдея, предводителем его дружины.

Что было странно, учитывая незначительность повода встречи.

– Поздравляю с высоким назначением, – произнесла Татум, возвращаясь в кресло.

Айзерман недавно вошёл в элиту органиков, сменив убитого в Великое Полнолуние дьяка Лаврича, и Зур не могла не поздравить собеседника.

– Его величество по достоинству оценил мои скромные усилия, – усмехнулся дьяк-меченосец, устраиваясь напротив женщины.

– Желаю принципалу Авдею долгих лет жизни.

Айзерман кивнул.

– А в качестве моего глубочайшего почтения прошу передать Его величеству этот скромный дар, – закончила Татум и подвинула собеседнику шкатулку с золотом.

Небольшой взнос не мог поразить привыкшего к роскоши принципала, но являлся

обязательным знаком, демонстрацией уважения, оказываемого предводителю органиков прибывшим в город баалом. Правила требовали, чтобы дьяк принял шкатулку, не заглядывая в неё, передал Татум ярлык и уехал. Но Зур уже поняла, что встреча затянется.

– Вам известно, что Его величество восхищается вашим искусством? – поинтересовался Айзерман, сводя перед собой пальцы.

Взгляд, которым он буравил женщину, был одновременно и безразличным, и не сулящим ничего хорошего, такое вот странное сочетание, и Татум подумала, что предыдущий дьяк-меченосец – Лаврич, при всей своей силе, ярости и несдержанности, был… безобиднее этого сухого, спокойного мужчины с редкими седыми волосами.

«Похоже, у московских Первородных назревает крупная проблема по фамилии Айзерман…»

Но вслух Зур произнесла другое:

– Передайте Его величеству мою искреннюю признательность. Я рада, что мои скромные усилия привлекли внимание бессмертного принципала.

– Все восхищаются вашим искусством, – ровно продолжил дьяк.

– Благодарю.

– Вы слышали о недавних событиях, связанных с неким Кириллом Амоном?

Ничего сверхординарного, что потрясло бы основы мироздания, в Москве давно не случалось, жила она тихой, никого не интересующей жизнью на окраине Отражения. Но, отправляясь на гастроли, Татум в обязательном порядке просматривала местные новости и потому оказалась готова к вопросу.

– Если не ошибаюсь, он прикончил Дагена? Божественного сына самого Дагона.

– Именно, – подтвердил Айзерман.

– Это всё, что я слышала, – призналась женщина. – Он вам интересен?

– Мы хотим, чтобы вы с ним поговорили.

– Зачем?

– Мы предполагаем… – И тут Айзерман совершил немыслимое: перегнулся через стол и едва слышно прошептал ответ Татум на ухо.

Вернулся в кресло и кивнул, подтверждая сказанное.

Несколько секунд Зур молчала, обдумывая услышанное, потом поняла, что отказ неприемлем – не для того на рядовую встречу прибыл дьяк-меченосец, и вздохнула:

– Что нужно сделать, если подозрения подтвердятся?

– Убить Кирилла на месте.

Другого ответа Татум не ожидала.

– А если не подтвердятся?

– Можете отпустить. Можете использовать. – Айзерман небрежно махнул рукой. – В этом случае его судьба нам безразлична.

– Вы уверены, что Амон будет на представлении? – после ещё одной паузы спросила Зур.

– Все восхищаются вашим талантом, Татум, – усмехнулся дьяк. – Кирилл недавно в Отражении и обязательно заинтересуется Театром. – Он положил на стол ярлык на посещение Москвы и поднялся. – Всего хорошего.

Больше они не увидятся, потому что высшие органики не могли официально присутствовать на тех бесчинствах, которые грешники именовали представлениями.

– Предложение принципала большая честь для меня, – ответила Зур, повторно двигая шкатулку.

Дьяк улыбнулся и взял золото.

Встреча закончилась.

PUNTO

– Кажется, что по ночам мир становится иным. Привычные линии расплываются, обращаясь в новые сущности, меняют очертания и душу. То, что днём было вопросом, ночью становится загадкой. Нам кажется, что Тьма приближается, лишь когда нет Солнца, и мы забываем, что тени появляются днём, отделяя тёмное от настоящего. Крылья теней постоянно скользят над миром, и не проходит секунды, чтобы нас не касался холод настоящего мрака. Мы не замечаем, как много его вокруг. Мы привыкли. И тени скользят прямо в нас. – Кирилл выдержал паузу, давая слушателям возможность обдумать услышанное, и продолжил: – Игра теней завораживает. Они изменчивы и причудливы, но показывают совсем не то, что есть, а то, что им хочется. Тени лгут, обманывают, и в их театре легко заблудиться…