Исключение из правил
Шрифт:
– Не могу успокоиться. Я в лес боюсь днем ходить. А ты меня вытянула из дома ночью. В лес. Перед этим рассказав мне о том, что волки не волки. А летучие мыши, это что-то ужасное. И после этого, позволь спросить, как мне на это реагировать? – мой голос с каждой секундой становится все громче и громче в этой тишине ночного леса.
«Ну, сейчас, у тебя нормальная реакция на такие новости. Учитывая, что до сегодняшнего дня ты вообще не верила в сверхъестественное и восхищалась только вампирами из сериала. А теперь ты знаешь о том, что, возможно, вокруг тебя живут другие сверхъестественные существа. И сама им, кстати, являешься. Потому что имеешь внутри себя темного духа хаоса и тьмы, которого веками боялись люди и ненавидели другие существа».
– А тебе кто-то говорил, что ты мастер в утешении? – спрашиваю, с сарказмом в голосе.
«Говорили. До того, как я успевала им перерезать горло от уха до уха».
Резко останавливаюсь, пораженная ее словами. «Перерезать горло от уха до уха». Хоть это и звучит странно. Но, как говорила Вирт, в нашей ситуации странности – это нормально. Я надеялась на то, что Вирт – дух хаоса и тьмы, только на словах. Мысль о том, что она сознательно убивала других существ или людей, приводит меня в ужас. Но это было глупо, верить в обратное.
– А тебе часто приходилось убивать? – спрашиваю, с дрожью в голосе.
«Я не хочу тебя пугать. Но у нас часто говорят такую фразу – «Скроешь правду сейчас, потом тебе же будет хуже». Так что, вот мой тебе правдивый ответ – да, приходилось. Еще как приходилось. Убийство других – это моя работа».
– Но зачем? – на глаза невольно накатывают слезы, скапливаясь в уголках глаз. Пускай я не знаю людей, которых она убила и что они сделали, совесть внутри меня буквально кричит о том, что Вирт, просто безжалостная убийца, до сих пор безнаказанно разгуливающаяся на свободе. Ну, в каком-то смысле.
«Катарина, я хочу тебе сказать одну вещь. Если человек предстает перед людьми героем, это не значит, что он является таким на самом деле. Я очень много лет живу на этом свете. И пусть, я не помню свою жизнь. Такие вещи я не забуду никогда. А именно то, как самый добрый и тихий человек в деревне, где мне пришлось быть, на самом деле оказался жадным до плоти вендиго. Он убил всю свою семью, а затем съел ее. То же самое случилось и с его соседями. Он зажарил их на костре, а потом с удовольствием делал с их костей украшения. А утром, вновь становился хорошим человеком, и ехал продавать эти украшения людям. Он говорил, что это кости кабана, оленя или птицы, которых он убил на охоте. Люди ему верили. И даже не догадывались о том, что каждый день носили на себе украшения из костей своих знакомых».
От ее рассказа становится жутко. Дрожь пробегает по телу тысячами мурашек. Плотнее натягиваю на голову капюшон, так что бы вообще не видно было лица.
– И ты убила его? – спрашиваю, сглотнув ком в горле.
«Да», – мгновенно отвечает Вирт. «Я убила его. С огромным удовольствием отсев его голову топором с серебреным лезвием. Знаешь, в тот момент, когда его уродливая голова покатилась по земле, а тело безвольной тушей упало, я испытала чувство благодарности. Словно все те люди, которых он убил и съел, благодарили меня за убийство их убийцы».
Внезапно у меня перед глазами встает история из моей жизни. Не настолько кровавая и ужасная, какую только что рассказала мне Вирт. Нет. Это обыкновенная история, об обычных школьниках.
Это был третий класс, когда я впервые начала замечать, что мир не так прост, как кажется. Это было далекое время, когда я считала Сирену Серпентайн, одной из своих лучших подруг. И между нами не было вот таких вот обыденных перепалок, сопровождающихся оскорблениями и задетым за живое. В то время, она казалась мне милой и хорошей девочкой. Но очень скоро, буквально за пару недель до окончания первого семестра, она показала мне свою настоящую суть. То, какой она была внутри. Мы живем совсем недалеко друг от друга. И во время нашей мнимой, для Сирены, и настоящей дружбой, для меня, мы часто вместе шли домой, а потом расходились в разные стороны. И однажды, когда я шла домой, а Сирена за мной, произошло то, что немного опустило мои розовые очки. Сирена бросила мне в спину большой камень. Я помню, как закричала от боли, а потом упала на колени и ладони. Маленькие камешки на асфальте больно впивались в голые колени и ладони. По моему лицу стекали ручьи слез, а губы дрожали, пытаясь сдержать вырывающиеся наружу всхлипы. В то же время, Сирена стояла за моей спиной, и мерзко хихикала своим писклявым детским голосом. А потом сказала только одну фразу:
«– Теперь ты понимаешь, что я чувствовала, когда ты сказала, что хочешь участвовать в выставке. Хотя я говорила, что не хочу, а ты должна была со мной согласиться».
А затем презрительно хмыкнув, она ушла. Я еще долго тогда сидела на тротуаре и плакала. Я думала, что это был один случай. Что такого больше не будет. Но, Бог мне свидетель, как же я ошибалась. Такие случаи не прекратились. Наоборот, их стало еще больше. Я пыталась сказать своим друзьям о том, что делала со мной Сирена. Но все было впустую. В глазах других детей, она оставалась светлым ребенком, которая, не то что совершить, даже подумать о таком не может. И я молчала. Терпела ее издевательства, такие как захлопнувшая перед моим носом дверь, больно ударившая меня по голове. Придавленная нога под ножкой стула, который она хотела отодвинуть, а там оказалась моя нога. Кнопка в кроссовках для бега. Для восьмилетней девочки, ангела в глазах других, у нее была на редкость огромная любовь к садистским поступкам, по отношению к другим. И если для других эти поступки выглядели как будто это не она. То у меня это был просто вызов. Плевок в лицо. И брошенная на землю перчатка.
Только через полгода, я приняла для себя решение, что с меня хватит. Мне надоели эти постоянные издевательства. И бесполезные попытки убедить других, что она не та, кем кажется. Однажды, когда она в очередной раз подошла ко мне с, полной злорадства и предвкушения, улыбкой, я бросила ей в лицо фразу о том, что мне это надоело. И мне плевать что она об этом думает. Что в следующий раз, я не буду молча терпеть ее издевательства. Что в следующий раз, она получит ответ. Такой, от которого она больше никогда не оправится.
После этого, мы больше никогда не были подругами. Хотя, тогда мы уже ими не были. Я была просто ее подопытной мышью, над которой она проводила тесты, задаваясь вопросом, выжит она в этот раз, или сдастся.
Поэтому, после того, как Вирт рассказала мне эту историю, и я, на несколько минут вновь поглощенная в свои воспоминания, дух внутри меня спросила:
«Ты ведь мне веришь? Я бы ни за что не причинила человеку боль, если он того не заслуживает».
То я прошептала всего одно слово:
– Верю.
Лес полностью погрузился в тишину, в которой каждый звук, будь он треснутой веткой, шуршанием крыльев летучей мыши или криком совы, звучал так, словно он прошел через громкоговоритель.
Внезапно по телу пробежала дрожь, а волоски на руках встали дыбом.
– Что происходит? – шепчу, ощущая, как внутренности сжимаются он неведомого страха, так внезапно появившегося.
«Кто-то приближается. Быстрый, голодный и злой. Нам нужно куда-нибудь спрятаться», – говорит Вирт твердым голосом. Она явно что-то задумала и уверена в своем решении.