Искупление Габриеля
Шрифт:
Я не хочу ссориться.
Прости меня.
Спасибо, что встал на мою защиту.
Понимаю, как тебе было тяжело, когда она упомянула профессора Пиранью.
Габриель дважды перечитал записку.
Он смотрел на строгий черно-белый наряд Джулии, и у него сжималось сердце. Она просила прощения, хотя была ни в чем не виновата.
Он бы не удивился большей поддержке с ее стороны. Он жаждал ее сочувствия и понимания
Их глаза встретились. Джулия робко улыбнулась. Улыбка подействовала на него куда сильнее записки.
Его раздражение гасло под холодными водами раскаяния.
Не тратя лишнего времени, Габриель перевернул ее записку и написал:
Эмерсон был придурком.
Но он надеется, что ты его простишь.
Джулия мгновенно прочла его слова и довольно громко фыркнула, пряча смех.
Эхо тут же откликнулось. Лектор остановился на полуслове и поднял голову от своих бумаг. Должно быть, его удивило, как какой-то свинье удалось проскользнуть в колледж Святой Анны и попасть на его лекцию?
Джулия залилась краской и была вынуждена разыграть приступ кашля. Габриель заботливо похлопывал ее по спине. Когда же лекция возобновилась, он написал еще одну записку.
Прости, что поставил тебя в неловкое положение.
Обещаю исправиться.
Ты вовсе не «лежачий полицейский».
Ты моя Беатриче.
Лицо Джулии просветлело. Ее плечи распрямились.
Она осторожно протянула руку и переплела свой мизинец с мизинцем Габриеля. Это позволяло им держаться за руки, ни привлекая чужого внимания.
Держа ее на крючке своего мизинца, Габриель украдкой поглядывал на нее.
Да, профессор Эмерсон умел быть придурком. Но он, по крайней мере, умел извиняться.
Когда все лекции первого дня конференции были прочитаны, Кэтрин повела Джулию в паб «Орел и ребенок». Местные жители называли его «Птичка с младенцем». Пожалуй, это был самый известный оксфордский паб. Джулии не терпелось переступить его порог. Ведь в этих стенах проходили встречи «Инклингов» – литературной группы, куда входили (в числе прочих) Клайв Льис, Джон Толкин и Чарльз Уильямс.
Профессор Пиктон заказала две пинты каледонского эля и повела свою бывшую аспирантку в дальний угол зала. Когда они обе сели, Кэтрин чокнулась с Джулией и приложилась к кружке.
– Рада вас видеть, Джулианна. Замечательно выглядите. – Кэтрин по-доброму оглядела ее. – Ваша свадьба была настоящим триумфом. Я давно так не веселилась.
– И я очень рада, что вы смогли приехать. – Джулия так крепко сжимала ручку кружки, что побелели костяшки пальцев.
Кэтрин сразу поняла, что она нервничает.
– Беспокоитесь о своей лекции?
– Отчасти.
Джулия сделала глоток эля. Она до сих пор не понимала, почему профессору Пиктон захотелось поговорить с ней наедине.
– Ваше волнение вполне понятно. Но вы выступите на ура. Я понимаю ваше состояние. Столкновение с этой бешеной девицей выбило вас из колеи.
У Джулии скрутило живот. Она молча кивнула.
Кэтрин оглядела зал. Убедившись, что посетители заняты своими разговорами, она спросила:
– Габриель не рассказывал вам, почему я оказалась у него в долгу?
– Нет. Он лишь вскользь упомянул, что в свое время оказал вам услугу, но в подробности не вдавался.
Кэтрин постукивала не покрытым лаком ногтем по кружке.
– Я думала, он вам рассказал. Впрочем, ему свойственно хранить чужие секреты. – Она сняла очки и положила их рядом с кружкой. – Шесть лет назад я решила отойти от активной преподавательской деятельности, оставив себе несколько часов в неделю. Мои обязанности перешли к Габриелю. Джереми Мартин как раз тогда взял его на работу. Но я по-прежнему занималась с аспирантами и вела семинар. В начале осеннего семестра я получила электронное письмо от своего старого оксфордского приятеля. Он сообщил, что профессор Джон Хаттон, у которого мы учились, умирает от рака в хосписе.
– Я знакома с монографией профессора Хаттона. Она упоминается в числе использованных мною источников.
– Старина Хат был кладезем сведений о Данте. Думаю, к концу жизни он забыл больше, чем я успела узнать за все эти годы. – Глаза Кэтрин погрустнели. – Когда я получила то письмо, у меня уже шли семинарские занятия. К тому же я согласилась прочесть для Си-би-эс цикл лекций о Данте и семи смертных грехах. Я пошла к Джереми и попросила отпустить меня на неделю в Англию. – Кэтрин, отличавшаяся незаурядной наблюдательностью, сразу заметила, как неуютно сделалось Джулии, едва та услышала имя профессора Мартина. – В прошлом году Джереми был вашим союзником. Он изо всех сил старался помочь Габриелю, но смог сделать лишь то, что сделал.
Джулия заерзала на стуле:
– Я всегда удивлялась, почему он помог Кристе перевестись в свою альма-матер. Ходили слухи, что они…
– Слухи ранят людей. Иногда они ранят невинных людей. Надеюсь, миссис Эмерсон, вы не станете придавать значение сплетням о профессоре Мартине.
Джулия покраснела:
– Простите. Вы совершенно правы.
– Я очень давно знаю Джереми и его жену. Поверьте мне, Криста Петерсон не соблазнила бы его даже в том случае, если бы предстала перед ним совершенно голой, преподнеся ему оригинал рукописи «Декамерона» и ящик пива. – Джулия подавила смешок. Профессор Пиктон отличалась красочным воображением. – Через два дня после моего разговора с Джереми он обратился к Габриелю. Габриель добровольно согласился взять на себя мой семинар и все прочие обязанности. Я отправилась в Англию.
– Я этого не знала.
– Вас это не должно удивлять. Габриель любит делать добрые дела втайне, но главное – он их делает. Он вызвался мне помочь, хотя работал первый год и был всего лишь старшим преподавателем. Он сам только-только окончил аспирантуру. Это был жест необычайной доброты к человеку, которого он едва знал. Получилось так, что я задержалась в Англии и вернулась только после Рождества. Представляете? Габриель целых четыре месяца безропотно выполнял мои обязанности. Когда я вернулась в Торонто, мы с ним стали добрыми друзьями. Теперь вы понимаете, что я у него в долгу.