Искупление Христофора Колумба

Кард Орсон Скотт

– Строго говоря, это так, – согласилась Тагири.

– Рабство наступает тогда, когда человек становится чьей-то собственностью. Когда такой собственник может покупать и продавать не только чей-то труд, но и самого человека и всех его детей. Движимая собственность, поколение за поколением.

Кемаль взглянул на них и отметил про себя, что лица слушателей все еще хранят холодное выражение.

– Я знаю, что все это вам известно. Но вы, по-видимому, не понимаете, что рабство не было чем-то неизбежным. Оно было придумано в определенном месте и в определенное время. Мы знаем, где и когда человек был впервые превращен в собственность. Это случилось в Атлантиде,

когда одной женщине пришла в голову мысль заставить работать пленников, предназначенных для жертвоприношения, и, когда настал черед самого ценного для нее пленника, она заплатила старейшине племени выкуп, чтобы навсегда уберечь его от такой участи.

– Но ведь это еще нельзя назвать работорговлей, – возразила Тагири.

– Это было началом. Подобная практика распространялась очень быстро и, наконец, стала главной причиной набегов на другие племена. Народ дерку начал покупать пленников непосредственно у самих участников набегов. Затем дерку стали продавать рабов друг другу и, в конце концов, превратились в работорговцев.

– Ну и достижение! – воскликнула Тагири.

– Жители города перестали копать каналы, сеять и выращивать съедобные растения. Все то, что входило раньше в их обязанности, стали выполнять рабы. Именно это легло в основу развития и процветания города. Рабство дало атлантам достаточно свободного времени, чтобы создать свою заметную цивилизацию. Оно оказалось для них настолько выгодным, что жрецы дерку тут же объявили, что их божество-дракон не требует больше человеческих жертв, по крайней мере, на данный момент. Это означало, что всех своих пленников дерку могли превратить в рабов и заставить работать. Не случайно, что, когда потоп стер с лица земли народ дерку, рабство не погибло вместе с ним. Соседние народы уже переняли этот обычай, поскольку он вполне оправдывал себя. Это был единственный к тому времени способ использовать рабочую силу чужаков. Все другие обнаруженные нами случаи настоящего рабства можно проследить до того момента, когда та женщина из племени дерку, Недзнагайя, выкупила приглянувшегося ей пленника и спасла его тем самым от страшной смерти в пасти крокодила.

– Ну что ж, воздвигнем ей памятник, – предложила Тагири. Чувствовалось, что она очень разозлилась.

– Идея покупки и продажи людей возникла только у дерку, – сказал Кемаль.

– Она вполне могла возникнуть в любом другом месте, – возразила Тагири. – То, что Агафна изобрел первое колесо, вовсе не означает, что его не изобрел бы кто-то другой немного позже.

– Не согласен. Мы точно знаем, что рабство – торговля людьми – не было обнаружено, по крайней мере, в одном месте, куда не распространилось влияние дерку, – ответил Кемаль. Он сделал паузу.

– В Америке, – вмешалась Дико.

– В Америке, – повторил Кемаль. – Что мы наблюдаем там, где людей не рассматривали как собственность?

– В Америке существовало множество форм зависимости и принуждения, – настаивала Тагири.

– Это были совсем другие формы. Там никогда не считали человека предметом купли-продажи. И именно это – главное в вашем замысле, помешать Колумбу вернуться в Европу. Сохранить единственное место на земле, где никогда не существовало рабство. Разве не так?

– Это не главное, почему мы заинтересовались Колумбом, – ответила Тагири.

– Мне думается, вам следовало бы разобраться в этом вопросе еще раз, – настаивал Кемаль. – Потому что рабство было непосредственной заменой человеческих жертвоприношений. Неужели вы действительно пытаетесь убедить меня, что предпочитаете рабству пытки

и умерщвление пленников, как это делалось у майя, ирокезов, ацтеков и карибов? Неужели вы находите это более цивилизованным? Ведь в конце концов, их жизни приносились в жертву богам.

– Вы никогда не заставите меня поверить, что это была такая простая и однозначная замена: человеческие жертвоприношения и рабство.

– Мне безразлично, верите вы в это или нет, – заметил Кемаль. – Просто признайте существование такой возможности. Просто признайте, что существуют вещи похуже, чем рабство. Признайте, что, может быть, выбранные вами ценности спорны, как и ценности любой другой цивилизации. И ваша попытка изменить историю так, чтобы ваши ценности восторжествовали в прошлом так же, как они торжествуют в настоящем, – это чистый…

– Культурный империализм, – закончил Хасан. – Кемаль, мы много раз сами обсуждали этот вопрос. Если бы вы предлагали вернуться в прошлое и помешать той женщине из племени Дерку изобрести рабство, мы бы признали вашу правоту. Но мы не собираемся делать ничего подобного. Кемаль, мы сами не уверены, хотим ли мы что-то сделать. Мы просто пытаемся выяснить, что можно сделать.

– Вы так старательно уклоняетесь от обсуждения данного вопроса, что, право, это становится смешным. Вы с самого начала знали, что вашей целью был Колумб, именно ему вы хотели помешать. Вы, похоже, забываете, что вместе со всем тем злом, которое принесло миру господство европейцев, вы отбрасываете и все хорошее: эффективные лекарства, высокопроизводительное сельское хозяйство, чистую воду, дешевую энергию, развитую промышленность, которая дает нам достаточно свободного времени, чтобы устраивать подобные собрания. И не говорите мне, что все то хорошее, что есть в современном мире, было бы изобретено в любом случае. На свете нет ничего неизбежного. Вы отбрасываете слишком многое.

Тагири закрыла лицо руками.

– Я знаю, – сказала она.

Кемаль ожидал услышать возражения. Ведь она все время спорила с ним, находя все новые и новые аргументы. На мгновение он почти утратил дар речи.

Тагири отняла руки от лица, но все еще не поднимала глаз.

– Что бы мы не изменили, за все придется платить. Но если мы оставим все как было, расплата все равно неизбежна. Но не мне это решать. Мы представим свои соображения всему человечеству.

Она подняла голову и посмотрела на Кемаля.

– Вам-то легко говорить, что не следует ничего менять. Вы не видели их лиц. Вы же ученый. Он рассмеялся.

– Я не ученый, Тагири. Я не такой, как вы – кто втемяшит себе что-нибудь в голову и никак не может от этого отказаться.

– Да, тут вы правы, – согласилась Тагири. – Я тоже не могу. Когда мы закончим исследования и в нашем распоряжении будет машина, которая даст нам возможность перенестись в прошлое, я надеюсь, что мы как-нибудь сможем сделать что-то стоящее, что было бы ответом на мольбу той старой женщины, призывавшей на помощь.

– Вы говорите о той молитве? – спросил Кемаль.

– Да, – с вызовом ответила она, – молитве. Я уверена, что мы сможем изменить что-то к лучшему. Не знаю как, но сможем.

– Тогда мне ясно, что я в данном случае имею дело не с наукой.

– Да, Кемаль, вы правы, но я ведь и не пыталась ввести вас в заблуждение. – Она грустно улыбнулась. – Такой уж меня сделали, “вылепили”. Мне дали задание посмотреть на прошлое глазами художника. Посмотреть, нельзя ли придать ему новую форму. Более удачную. И если это невозможно, то я не буду и пытаться. Но если есть хоть какой-либо шанс…